Житейская мелочь
Покупка
Основная коллекция
Издательство:
НИЦ ИНФРА-М
Автор:
Чехов Антон Павлович
Год издания: 2013
Кол-во страниц: 7
Дополнительно
Вид издания:
Художественная литература
Артикул: 616256.01.99
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- ВО - Бакалавриат
- 45.03.01: Филология
- ВО - Магистратура
- 45.04.01: Филология
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
А.П. Чехов ЖИТЕЙСКАЯ МЕЛОЧЬ Москва ИНФРА-М 2013
УДК 822 ББК 84 (2 Рос=Рус) Ч 56 Чехов А.П. Житейская мелочь. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 7 с. – (Библио тека русской классики). ISBN 978-5-16-007111-4 © Оформление. ИНФРА-М, 2013 Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. Гарнитура Newton. Бумага офсетная. Усл. печ. л. 15,0. Уч.изд. л. 18,72. Тираж 5000 экз. Заказ № Цена свободная. «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212 E-mail: books@infra-m.ru http://www.infra-m.ru
ЖИТЕЙСКАЯ МЕЛОЧЬ Николай Ильич Беляев, петербургский домовладелец, бываю щий часто на скачках, человек молодой, лет тридцати двух, упитанный, розовый, как-то под вечер зашел к госпоже Ирниной, Ольге Ивановне, с которою он жил, или, по его выражению, тянул скучный и длинный роман. И в самом деле, первые страницы этого романа, интересные и вдохновенные, давно уже были прочтены; теперь страницы тянулись и всё тянулись, не представляя ничего ни нового, ни интересного. Не застав Ольги Ивановны дома, мой герой прилег в гостиной на кушетку и принялся ждать. – Добрый вечер, Николай Ильич! – услышал он детский го лос. – Мама сейчас придет. Она пошла с Соней к портнихе. В той же гостиной на диване лежал сын Ольги Ивановны Але ша, мальчик лет восьми, стройный, выхоленный, одетый по картинке в бархатную курточку и длинные черные чулки. Он лежал на атласной подушке и, очевидно, подражая акробату, которого недавно видел в цирке, задирал вверх то одну ногу, то другую. Когда утомлялись его изящные ноги, он пускал в ход руки или же порывисто вскакивал и становился на четвереньки, пытаясь стать вверх ногами. Всё это проделывал он с самым серьезным лицом, мученически пыхтя, точно и сам не рад был, что бог дал ему такое беспокойное тело. – А, здравствуй, мой друг! – сказал Беляев. – Это ты? А я тебя и не заметил. Мама здорова? Алеша, взявшийся правой рукой за носок левой ноги и приняв ший самую неестественную позу, перевернулся, вскочил и выглянул из-за большого мохнатого абажура на Беляева. – Как вам сказать? – сказал он и пожал плечами. – Ведь мама в сущности никогда не бывает здорова. Она ведь женщина, а у женщин, Николай Ильич, всегда что-нибудь болит. Беляев от нечего делать стал рассматривать лицо Алеши. Рань ше он во всё время, пока был знаком с Ольгой Ивановной, ни разу не обратил внимания на мальчика и совершенно не замечал его существования: торчит перед глазами мальчик, а к чему он тут, какую роль играет – и думать об этом как-то не хочется. В вечерних сумерках лицо Алеши с его бледным лбом и чер ными немигающими глазами неожиданно напомнило Беляеву Ольгу Ивановну, какою она была на первых страницах романа. И ему захотелось приласкать мальчика. – Поди-ка сюда, клоп! – сказал он. – Дай-ка я на тебя поближе погляжу.
Мальчик прыгнул с дивана и подбежал к Беляеву. – Ну? – начал Николай Ильич, кладя руку на его тощее плечо. – Что? Живешь? – Как вам сказать? Прежде жилось гораздо лучше. – Почему? – Очень просто! Прежде мы с Соней занимались только музы кой и чтением, а теперь нам французские стихи задают. А вы недавно стриглись! – Да, недавно. – То-то я замечаю. У вас бородка стала короче. Позвольте мне за нее потрогать… Не больно? – Нет, не больно. – Отчего это, когда за один волосок тянешь, то больно, а когда тянешь за много волос, то ни капельки не больно? Ха, ха! А знаете, вы напрасно бакенов не носите. Тут вот пробрить, а с боков… вот тут вот оставить волосы… Мальчик прижался к Беляеву и стал играть его цепочкой. – Когда я поступлю в гимназию, – говорил он, – мама мне купит часы. Я ее попрошу, чтобы она мне такую же цепочку купила… Ка-кой ме-даль-он! У папы точно такой же медальон, только у вас тут полосочки, а у него буквы… В середке у него портрет мамы. У папы теперь другая цепочка, не кольцами, а лентой… – Откуда ты знаешь? Разве ты видаешь папу? – Я? Мм… нет! Я… Алеша покраснел и в сильном смущении, уличённый во лжи, стал усердно царапать ногтем медальон. Беляев пристально поглядел ему в лицо и спросил: – Видаешь папу? – Н…нет!.. – Нет, ты откровенно, по совести… По лицу ведь вижу, что го воришь неправду. Коли проболтался, так нечего уж тут вилять. Говори, видаешь? Ну, по-дружески! Алеша задумался. – А вы не скажете маме? – спросил он. – Ну вот еще! – Честное слово? – Честное слово. – Побожитесь! – Ах, несносный какой! За кого ты меня принимаешь! Алеша оглянулся, сделал большие глаза и зашептал: – Только, ради бога, не говорите маме… Вообще никому не го ворите, потому что тут секрет. Не дай бог, узнает мама, то достанется и мне, и Соне, и Пелагее… Ну, слушайте. С папой я и Соня
видимся каждый вторник и пятницу. Когда Пелагея водит нас перед обедом гулять, то мы заходим в кондитерскую Апфеля, а там уж нас ждет папа… Он всегда в отдельной комнатке сидит, где, знаете, этакий мраморный стол и пепельница в виде гуся без спины… – Что же вы там делаете? – Ничего! Сначала здороваемся, потом все садимся за столик и папа начинает угощать нас кофеем и пирожками. Соня, знаете, ест пирожки с мясом, а я терпеть не могу с мясом! Я люблю с капустой и с яйцами. Мы так наедаемся, что потом за обедом, чтобы мама не заметила, мы стараемся есть как можно больше. – О чем же вы там говорите? – С папой? Обо всем. Он нас целует, обнимает, рассказывает разные смешные остроты. Знаете, он говорит, что когда мы вырастем, то он возьмет нас к себе жить. Соня не хочет, а я согласен. Конечно, без мамы будет скучно, но я ведь буду ей письма писать! Странное дело, можно будет даже по праздникам к ней с визитом приходить – не правда ли? Еще папа говорит, что он мне лошадь купит. Добрейший человек! Я не знаю, зачем это мама не позовет его к себе жить и запрещает нам видаться с ним. Ведь он очень любит маму. Всегда он нас спрашивает, как ее здоровье, что она делает. Когда она была больна, то он схватил себя за голову вот этак и… и всё бегает, бегает. Всё просит нас, чтоб мы слушались ее и почитали. Послушайте, правда, что мы несчастные? – Гм… Почему же? – Это папа говорит. Вы, говорит, несчастные дети. Даже слу шать его странно. Вы, говорит, несчастные, я несчастный и мама несчастная. Молитесь, говорит, богу и за себя и за нее. Алеша остановил свой взгляд на чучеле птицы и задумался. – Так-с… – промычал Беляев. – Так вот вы, значит, как. В кон дитерских конгрессы сочиняете. И мама не знает? – Не-ет… Откуда же ей знать? Пелагея ведь ни за что не ска жет. А позавчера папа нас грушами угощал. Сладкие, как варенье! Я две съел. – Гм… Ну, а того… послушай, про меня папа ничего не гово рит? – Про вас? Как вам сказать? Алеша пытливо поглядел в лицо Беляева и пожал плечами. – Особенного ничего не говорит. – Примерно, что говорит? – А вы не обидитесь? – Ну, вот еще! Разве он меня бранит?
– Он не бранит, но, знаете ли… сердится на вас. Он говорит, что через вас мама несчастна и что вы… погубили маму. Ведь он какой-то странный! Я ему растолковываю, что вы добрый, никогда не кричите на маму, а он только головой качает. – Так-таки и говорит, что я ее погубил? – Да. Вы не обижайтесь, Николай Ильич! Беляев поднялся, постоял и заходил по гостиной. – Это и странно и… смешно! – забормотал он, пожимая плеча ми и насмешливо улыбаясь. – Сам кругом виноват, и я же погубил, а? Скажите, какой невинный барашек. Так-таки он тебе и говорил, что я погубил твою мать? – Да, но… ведь вы же сказали, что не будете обижаться! – Я не обижаюсь и… и не твое дело! Нет, это… это даже смеш но! Я попал, как кур во щи, и я же оказываюсь виноватым! Послышался звонок. Мальчик рванулся с места и выбежал вон. Через минуту в гостиную вошла дама с маленькой девочкой – это была Ольга Ивановна, мать Алеши. За нею вприпрыжку, громко напевая и болтая руками, следовал Алеша. Беляев кивнул головой и продолжал ходить. – Конечно, кого же теперь обвинять, как не меня? – бормотал он, фыркая. – Он прав! Он оскорбленный муж! – О чем ты это? – спросила Ольга Ивановна. – О чем?.. А вот послушай-ка, какие штуки проповедует твой благоверный! Оказывается, что я подлец и злодей, я погубил и тебя и детей. Все вы несчастные, и один только я ужасно счастлив! Ужасно, ужасно счастлив! – Я не понимаю, Николай! Что такое? – А вот послушай сего юного сеньора! – сказал Беляев и указал на Алешу. Алеша покраснел, потом вдруг побледнел, и всё лицо его пере косило от испуга. – Николай Ильич! – громко прошептал он. – Тссс! Ольга Ивановна удивленно поглядела на Алешу, на Беляева, потом опять на Алешу. – Спроси-ка! – продолжал Беляев. – Твоя Пелагея, этакая дура набитая, водит их по кондитерским и устраивает там свидания с папашенькой. Но не в этом дело, дело в том, что папашенька страдалец, а я злодей, я негодяй, разбивший вам обоим жизнь… – Николай Ильич! – простонал Алеша. – Ведь вы дали честное слово! – Э, отстань! – махнул рукой Беляев. – Тут поважнее всяких че стных слов. Меня лицемерие возмущает, ложь!
– Не понимаю! – проговорила Ольга Ивановна, и слезы забле стели у нее на глазах. – Послушай, Лелька, – обратилась она к сыну, – ты видаешься с отцом? Алеша не слышал ее и с ужасом глядел на Беляева. – Не может быть! – сказала мать. – Пойду допрошу Пелагею. Ольга Ивановна вышла. – Послушайте, ведь вы честное слово дали! – проговорил Але ша, дрожа всем телом. Беляев махнул на него рукой и продолжал ходить. Он был по гружен в свою обиду и уже по-прежнему не замечал присутствия мальчика. Ему, большому и серьезному человеку, было совсем не до мальчиков. А Алеша уселся в угол и с ужасом рассказывал Соне, как его обманули. Он дрожал, заикался, плакал; это он первый раз в жизни лицом к лицу так грубо столкнулся с ложью; ранее же он не знал, что на этом свете, кроме сладких груш, пирожков и дорогих часов, существует еще и многое другое, чему нет названия на детском языке.