Философия науки, 2010, № 15.: Эпист

Российская Академия Наук

Институт философии

ФИЛОСОФИЯ НАУКИ

Выпуск 15

Эпистемология: актуальные проблемы

Москва

2010

УДК 171
ББК 87.7
Ф 56

Редколлегия:

академик В.А. Лекторский (ответственный редактор),
член-корр. И.Т. Касавин, д-р филос. наук Е.Н. Князева,

канд. филос. наук Е.Л. Черткова

Рецензенты

д-р филос. наук  Б.И. Пружинин

д-р филос. наук  Б.Г. Юдин

Ф 56 
Философия науки. – Вып. 15: Эпистемология: актуальные 
проблемы [Текст] / Рос. акад. наук, Ин-т философии ; Отв. 
ред. В.А. Лекторский. – М. : ИФ РАН, 2010. – 278 с. ; 20 см. – 
Библиогр. в примеч. – 500 экз. – ISBN 978-5-9540-0168-6.

Ежегодник посвящен обсуждению ряда актуальных и дискус
сионных проблем современной эпистемологии. Исследуются перспективы эпистемологии, идеи натурализованной эпистемологии, 
проблемы сознания, познания, объяснения, понимания и ряд других. В работе дается сопоставление информационного, конструктивистского и синергетического подходов к объяснению познания. 
Рассматриваются проблемы возникновения сознания и самосознания с позиций эволюционно-информационной эпистемологии, анализируются особенности архаического мышления, проводится сопоставление «западного» и «восточного» типов мышления. Многие работы, представленные в сборнике, имеют дискуссионный характер.

ISBN 978-5-9540-0168-6                                              © ИФ РАН, 2010

Предисловие

Эпистемология (теория познания), старейшая философская 

дисциплина, в течение многих веков игравшая роль «первой философии», но в середине прошлого столетия несколько оттеснённая с 
этого места – в англо-американской философии – философией языка, а в философии континентальной – герменевтикой, в настоящее 
время переживает новый взлёт. Это связано с буквальным взрывом 
исследований познавательных процессов в ряде специальных наук, 
с проникновением когнитивного подхода в такие науки, которые 
до недавних пор казались совершенно ему чуждыми (например, в 
биологию, нейронауки), наконец, со вступлением наиболее развитых стран в «Общество знания», в котором производство, распространение и использование знаний начинает определять буквально 
все социальные процессы.

Авторы данного сборника обсуждают актуальные проблемы 

эпистемологии, которые вызывают серьёзные дискуссии.

Это прежде всего ряд традиционных проблем, которые об
суждались на протяжении всей истории эпистемологии, но поворачиваются сегодня новой, иногда неожиданной стороной: 
природа знания, проблема истины в их связи с проблематикой 
смысла и значения.

Это также проблемы философии науки в их эпистемологиче
ском ракурсе: новый подход к проблеме эмпирического и теоретического знания, к проблеме объяснения; анализ так называемого 
натуралистического поворота в современной философии науки.

Представлен ряд статей, посвященных исследованию связи 

познания и коммуникации: эпистемологическое истолкование некоторых понятий герменевтики, исследование проблематики связи языка и действия, «коммуникативной рациональности»; анализ 
нарративного подхода в современных науках о человеке.

Наконец, это несколько статей, посвящённых проблеме со
знания. До недавних пор исследование проблематики сознания 
считалось относящимся к специальной философской дисциплине – философии сознания (philosophy of mind). Сегодня философия 
сознания всё более сливается с эпистемологией: по мнению многих исследователей, как философов, так и специалистов в разных 
когнитивных науках, ключ к пониманию сознания лежит именно 
в исследовании познавательных процессов. Авторы этого раздела 

Предисловие

обсуждают вопросы о взаимоотношении эпистемологического и 
специально-научного исследования сознания, о формах сознания, 
о типах сознания и познания в историческом плане.

Читатель непременно заметит, что авторы сборника не толь
ко отстаивают разные позиции, в некоторых случаях защищаемые 
ими точки зрения диаметрально противоположны. Это вполне 
естественно, ведь философия – это ведущийся в течение тысячелетий нескончаемый спор о человеке, в результате которого не только вырабатывается новое понимание человека, но и происходит его 
изменение. Тем более понятен такой спор в контексте современного бурного развития наук о познании и сознании.

В.А. Лекторский

И.Т. Касавин

Кто говорит о знании?*

Рассмотрение понятия «знание», как ни странно, весьма ред
ко начинается с вопроса «кто говорит?», поставленного Ф.Ницше, 
т. е. с уточнения того, какая именно позиция рефлексии будет представлена в данном дискурсе. Мне представляется существенно 
важным разграничивать обыденное, научное и философское рассмотрение знания с точки зрения реальной компетенции рассуждающего субъекта.

Что представляет собой знание для «человека с улицы» 

(А.Щюц)? Это, как представляется, в первую очередь основание 
для уверенности в своих действиях. «Я знаю, что вслед за ночью 
придет рассвет» – означает, что человек может запланировать: 
проснуться утром и заняться текущими делами. «Я знаю, как выбирать арбуз» – знание покупателя, дающее ему надежду на то, 
что купленный арбуз не придется выбросить на помойку. «Я знаю 
этого человека» – утверждение, позволяющее автору общаться 
(или избегать общения) с кем-то, предвидя последствия своих 
действий. Итак, почти буквально следуя известному из аналитической философии (Б.Рассел) различению, мы получаем «знаниечто», «знание-как» и «знание-о ком-то», т. е. предметное, методологическое и коммуникативное знание уже даны в обыденном 
сознании, хотя оно и не артикулирует данные различия. Главное 
в знании для «человека обыденного» это то, что в нем он черпает 

* 
Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 08-03-91 а/и.

ПОЗНАНИЕ И ЗНАНИЕ:

СОВРЕМЕННЫЕ ДИСКУССИИ

Кто говорит о знании?

веру в способность предвидеть развитие ситуации и планировать 
соответствующие действия; это операциональное знание, которое в технике и технологии (социальной в том числе) находит 
свое развитое воплощение.

Ученый (а здесь мы ведем речь о представителе фундамен
тальной науки) выделяет из нерасчлененной когнитивной установки обыденного сознания его первую ипостась – «знание-что». 
Следует подчеркнуть, что особенность научного взгляда на знание 
в том, что в исследуемой предметности выделяется не основа для 
человеческих действий, но ее собственное основание, а именно 
ее структура и функции. При этом можно долго дискутировать о 
том, доминирует ли структурный подход над функциональным в 
науках физико-математического типа, претендующих на каузальное объяснение, или о том, имеет ли функциональный подход 
приоритет перед структурным в натуралистических и социальногуманитарных науках, ориентированных на описание. Так или 
иначе, но специалист в области атомной физики разрабатывает и 
обосновывает представление о структуре атома, а также ее функциях, проявляющихся во взаимодействии элементов атома, и выводит отсюда все возможные следствия, позволяющие осуществить 
экспериментальную проверку. Он полагает, что получает знание, 
когда изучает учебную и научную литературу, когда выдвигает гипотезы и делает вычисления, но в первую очередь – когда все это 
находит подтверждение в эксперименте. Опытная проверка рассматривается как наиболее основательная идентификация знания. 
Аналогичным образом этолог, описывающий поведение волков, 
соотносит это с анатомией и физиологией, а геолог, изучающий 
морфологию осадочных пород или тектонических плит, может 
сделать выводы по поводу динамики их изменений. Структура и 
функция, статика и динамика – эти и другие измерения предметности выступают для ученого в единстве.

При этом методологический и коммуникативный аспекты зна
ния в науке подчинены предметному. Знание постольку знание, поскольку несет в себе не методы его получения, формы общения, но 
содержание, говорящее об исследуемом объекте. И в этом отношении ни в неклассической, ни постнеклассической науке ничего не 
меняется: наука все делает своим предметом, во всем видит предмет, хотя на деле кое-что может обстоять не совсем так. Однако 

И.Т. Касавин

мы ведем здесь речь именно об установке ученого, а она, взятая в 
идеале, однозначна – это нацеленность на предмет исследования. 
При этом критерии знания, его отличия от того, что знанием не 
является (а это не заблуждение, не ошибка, о них речь пойдет отдельно), многообразны. Здесь наличие и экспериментального обоснования, и определенной теоретической формы (классификация, 
гипотеза, закон, объяснение, предсказание), и соблюдение методологических требований (простоты, системности, логичности, связи с предшествующим знанием).

Однако философ подходит к знанию с совсем иной стороны. 

И здесь время напомнить о том, что данные размышления инспирированы дискуссией с А.Л.Никифоровым на страницах журнала 
«Эпистемология и философия науки». С самого начала следует 
обратить внимание на то, что Александр Леонидович обсуждает 
вопрос не о том, что есть знание само по себе или как это понятие 
трактуется в современных когнитивных науках. Речь идет как раз 
о философском понимании знания, и в этом смысле – об основном 
предмете и содержании эпистемологии как дисциплины. Эта позиция мне очень близка, и именно с данной точки зрения я и попытаюсь посмотреть на аргументы автора.

Мне представляется во многом оправданной оценка А.Л.Ники
форовым аналитической философии в интерпретации понятия знания. Действительно, многие дискуссии напоминают переливание 
из пустого в порожнее, это весьма эзотерический дискурс, выглядящий так даже для специалиста в данной области. Стандартное 
истолкование понятия знания, как и прежде, базируется на двух 
предпосылках – приоритете логических средств анализа перед 
философскими и специально-научной предметности перед собственно философской. Эпистемология перестает быть рефлексией 
о природе познающего человека в единстве его деятельностных и 
коммуникационных возможностей и тем самым вообще утрачивает философский статус в рамках этих логико-формалистских и натуралистических подходов.

Каким же образом А.Л.Никифоров намеревается вернуться 

к философскому рассмотрению понятия «знание»? Он проводит 
различие между тремя разными областями, к которым могут относиться наши идеи (т. е. ментальные состояния, в терминологии 
аналитических философов), – областью верований, областью мне

Кто говорит о знании?

ний и областью знания. В частности, знание – это то, что нуждается в обосновании и может быть обосновано, оно интерсубъективно 
и является продуктом особой познавательной деятельности, оно 
не возникает вдруг – в отличие от веры и мнения. На этом, однако, останавливаться нельзя, считает А.Л.Никифоров. Философская 
оценка знания в отношении к его предмету выражается фундаментальным понятием истины. Проверенные обоснованные предложения, в которых выражается знание, оцениваются как истинные. 
Понятия знания и истины неотделимы друг от друга: знание – это 
то, что оценивается как истина; истина – необходимый атрибут 
знания. К мнениям и верованиям понятие истины неприменимо.

Пафос, которым отличается подход А.Л.Никифорова, не может 

не вызывать сочувствия. В самом деле, в современном мире идейная атмосфера так замусорена мешаниной из темных суеверий и 
фантастических гипотез, наивных предрассудков и обрывков научных представлений, утопий и идеологических мифов. Разгрести 
этот мусор, отделить зерна от плевел, а мух от котлет – конечно, 
задача актуальная. Может ли ее решению способствовать ригористический взгляд на знание – это, на мой взгляд, большой вопрос.

Впрочем, и сам А.Л.Никифоров признает, что его подход 

оставляет множество нерешенных проблем. Следует ли признать, 
что вся история до- и вненаучного познания является лишь кладбищем заблуждений? Как быть с когнитивным развитием человека 
до того момента, как он сформирует в себе развитую способность 
к рефлексивной оценке? Как быть с теми нашими современниками, которые успешно трудятся, общаются, строят общество будущего, но при этом не обладают тем, что А.Л.Никифоров именует 
знанием и истиной? Конечно, философия – это самосознание интеллектуальной элиты, но эта элита не должна столь резко недооценивать познавательный опыт всех тех, кто к ней не относится. 
В противном случае знание решительно отрывается от контекста 
своего функционирования и развития – от живого процесса познания, от деятельности и коммуникации реальных человеческих индивидов. И здесь уже не спасают ссылки на особый абстрактный 
способ философского рассмотрения, который на деле оказывается почерпнут, как признается мимоходом и сам А.Л.Никифоров, 
в опыте классического естествознания. Так что же? Он попадает 
в ту же натуралистическую ловушку, в которой уже сидят многие 

И.Т. Касавин

аналитические философы. Однако та же реальность социальногуманитарного знания, относительно недавно оказавшаяся в фокусе эпистемологического анализа, требует иных, неклассических 
представлений. Приходится скрепя сердце признавать когнитивный статус за весьма сомнительными историческими экзерсисами и экономическими моделями, психологическими метафорами, 
этнографическими описаниями и социологическими прогнозами. 
В противном случае сфера знания становится столь узка, что уже 
не вмещает в себя большинство наук и дисциплин, для которых 
характерны несколько более слабые эпистемические критерии.

Помимо этого, трудно игнорировать урок развития филосо
фии науки последних тридцати лет. Он побуждает отказаться от 
элементаристского подхода к понятию знания. Отныне предметом 
анализа становятся не отдельные понятия (знание, мнение, вера, 
истина, заблуждение и т. п.), но большие когнитивно-исторические 
совокупности (научные теории, парадигмы, системы повседневной, религиозной, нравственной ментальности), позволяющие 
строить уже не родовидовое, но типологическое определение знания. Трудно получить сколько-нибудь адекватное представление о 
знании, если не изучить конкретные его виды и типы. Чем измерение отличается от гипотезы, наблюдение от классификации, объяснение от описания? Чем классическая механика отличается от специальной теории относительности? Чем логико-математическое 
знание (если А.Л.Никифоров его вообще признает знанием) отличается от исторического знания? В чем специфика прикладных 
наук (дисциплин, знаний) по сравнению с фундаментальными?

Однако ответы на эти вопросы также могут носить достаточ
но абстрактный характер, будучи оторваны от исторического и 
социокультурного контекста. Измерение в античности и в Новое 
время отличаются не только в степени точности. Между экспериментами Г.Галилея, Э.Резерфорда и современными виртуальнокомпьютерными экспериментами мало общего. Математические 
языки Евклида, И.Ньютона и А.Н.Колмогорова практически не 
поддаются взаимному переводу. Экономику Д.Риккардо отделяет 
от экономики Дж. Кейнса едва ли не пропасть. Общие представления о конкретных формах и типах знания и познания обретают 
плоть и кровь лишь тогда, когда понимаются как интегральные измерения человека, которые вместе с тем обнаруживают себя как 

Кто говорит о знании?

эволюционирующие общественные функциональные подсистемы, 
находящиеся в состоянии сложного взаимодействия с такими же 
подсистемами деятельности и коммуникации.

Наконец, весь экскурс А.Л.Никифорова относится к «нашим 

идеям», как он сам выражается, к тому, что находится в голове. 
При таком подходе понятие знания (включая интерсубъективность, 
обоснованность и истину) обнаруживает сильную зависимость от 
психологии индивида и его способности к пониманию чужого сознания. На деле же когнитивным содержанием обладают все человеческие артефакты, или объективации. Их анализ позволяет воспроизводить массивы знания (расшифровка древних рукописей, 
рисунков и символов, исследование орудий, предметов древнего 
быта, искусства, архитектуры) и даже формулировать новаторские 
теории (паровая машина как источник идеальной паровой машины С.Карно). Даже психологи, призвание которых, казалось бы, 
исследовать «ментальные состояния», обнаруживают сознание за 
пределами головы – в поведении, деятельности, коммуникации 
(Л.С.Выготский). Почему-то А.Л.Никифоров не учитывает эти 
обстоятельства в своем понимании знания. Но тогда психологизм 
самого наивного индивидуалистического свойства, который и неокантианцы, и феноменологи, и неопозитивисты все время выгоняли в одну дверь, просачивается у А.Л.Никифорова в другую.

Для более рельефного выделения особенностей подхода к 

знанию, представленного у А.Л.Никифорова и который в целом 
можно назвать логико-методологическим, полезно обратиться к 
совершенно иной, а именно социологической традиции в интерпретации знания (социальная эпистемология, социология знания, 
когнитивная социология науки), где он рассматривается, прежде 
всего, как социальный феномен. В таком случае в фокус внимания попадают многообразные формы взаимосвязи знания, с одной 
стороны, и его окружения (деятельности, общения, культуры, социума в целом), с другой.

Анализ социальности познания, как известно, прошел три 

этапа развития. На первом (Платон, Ф.Бэкон, Дж.Беркли) он выражался в негативной оценке влияния общества на процесс и результаты познания и требовал «очищения разума» от «идолов», 
некритически принимаемых «мнений» или коллективных заблуждений. На втором этапе (К.Маркс, Э.Дюркгейм, К.Мангейм)