Сирена

А.П. Чехов

СИРЕНА

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Сирена. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 7 с. – (Библиотека русской 

классики).

ISBN 978-5-16-007275-3
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

СИРЕНА

После одного из заседаний N-ского мирового съезда судьи со
брались в совещательной комнате, чтобы снять свои мундиры, минутку отдохнуть и ехать домой обедать. Председатель съезда, 
очень видный мужчина с пушистыми бакенами, оставшийся по 
одному из только что разобранных дел «при особом мнении», сидел за столом и спешил записать свое мнение. Участковый мировой судья Милкин, молодой человек с томным, меланхолическим 
лицом, слывущий за философа, недовольного средой и ищущего 
цели жизни, стоял у окна и печально глядел во двор. Другой участковый и один из почетных уже ушли. Оставшийся почетный, обрюзглый, тяжело дышащий толстяк, и товарищ прокурора, молодой немец с катаральным лицом, сидели на диванчике и ждали, 
когда кончит писать председатель, чтобы ехать вместе обедать. 
Перед ними стоял секретарь съезда Жилин, маленький человечек с 
бачками около ушей и с выражением сладости на лице. Медово 
улыбаясь и глядя на толстяка, он говорил вполголоса:

– Все мы сейчас желаем кушать, потому что утомились и уже 

четвертый час, но это, душа моя Григорий Саввич, не настоящий 
аппетит. Настоящий, волчий аппетит, когда, кажется, отца родного 
съел бы, бывает только после физических движений, например, 
после охоты с гончими, или когда отмахаешь на обывательских 
верст сто без передышки. Тоже много значит и воображение-с. 
Ежели, положим, вы едете с охоты домой и желаете с аппетитом 
пообедать, то никогда не нужно думать об умном; умное да ученое 
всегда аппетит отшибает. Сами изволите знать, философы и ученые насчет еды самые последние люди и хуже их, извините, не 
едят даже свиньи. Едучи домой, надо стараться, чтобы голова думала только о графинчике да закусочке. Я раз дорогою закрыл глаза и вообразил себе поросеночка с хреном, так со мной от аппетита 
истерика сделалась. Ну-c, a когда вы въезжаете к себе во двор, то 
нужно, чтобы в это время из кухни пахло чем-нибудь этаким, знаете ли…

– Жареные гуси мастера пахнуть, – сказал почетный мировой, 

тяжело дыша.

– Не говорите, душа моя Григорий Саввич, утка или бекас мо
гут гусю десять очков вперед дать. В гусином букете нет нежности 
и деликатности. Забористее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на 
весь дом. Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть 
накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да ее, мамочку, наливаете не в 

рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра или в этакий пузатенький с надписью «его же и монаси приемлют», и выпиваете не сразу, а сначала вздохнете, руки потрете, 
равнодушно на потолок поглядите, потом, этак не спеша, поднесете ее, водочку-то, к губам и – тотчас же у вас из желудка по всему 
телу искры…

Секретарь изобразил на своем сладком лице блаженство.
– Искры… – повторил он, жмурясь. – Как только выпили, сей
час же закусить нужно.

– Послушайте, – сказал председатель, поднимая глаза на секре
таря, – говорите потише! Я из-за вас уже второй лист порчу.

– Ах, виноват-с, Петр Николаич! Я буду тихо, – сказал секре
тарь и продолжал полушёпотом: – Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. 
Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее 
кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель 
мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по 
себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с 
солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики 
соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с 
луком, с прованским маслом… объедение! Но налимья печенка –
это трагедия!

– М-да… – согласился почетный мировой, жмуря глаза. – Для 

закуски хороши также, того… душоные белые грибы…

– Да, да, да… с луком, знаете ли, с лавровым листом и всякими 

специями. Откроешь кастрюлю, а из нее пар, грибной дух… даже 
слеза прошибает иной раз! Ну-с, как только из кухни приволокли 
кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.

– Иван Гурьич! – сказал плачущим голосом председатель. – Из
за вас я третий лист испортил!

– Чёрт его знает, только об еде и думает! – проворчал философ 

Милкин, делая презрительную гримасу. – Неужели, кроме грибов 
да кулебяки, нет других интересов в жизни?

– Ну-с, перед кулебякой выпить, – продолжал секретарь впол
голоса; он уже так увлекся, что, как поющий соловей, не слышал 
ничего, кроме собственного голоса. – Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над 
ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь ее есть, а с 
нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком…

Секретарь подкатил глаза и перекосил рот до самого уха. По
четный мировой крякнул и, вероятно, воображая себе кулебяку, 
пошевелил пальцами.

– Это чёрт знает что… – проворчал участковый, отходя к дру
гому окну.

– Два куска съел, а третий к щам приберег, – продолжал секре
тарь вдохновенно. – Как только кончили с кулебякой, так сейчас 
же, чтоб аппетита не перебить, велите щи подавать… Щи должны 
быть горячие, огневые. Но лучше всего, благодетель мой, борщок 
из свеклы на хохлацкий манер, с ветчинкой и с сосисками. К нему 
подаются сметана и свежая петрушечка с укропцем. Великолепно 
также рассольник из потрохов и молоденьких почек, а ежели любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и 
зеленями: морковкой, спаржей, цветной капустой и всякой тому 
подобной юриспруденцией.

– Да, великолепная вещь… – вздохнул председатель, отрывая 

глаза от бумаги, но тотчас же спохватился и простонал: – Побойтесь вы бога! Этак я до вечера не напишу особого мнения! Четвертый лист порчу!

– Не буду, не буду! Виноват-с! – извинился секретарь и про
должал шепотом: – Как только скушали борщок или суп, сейчас же 
велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая 
лучшая – это жареный карась в сметане; только, чтобы он не пах 
тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке 
целые сутки.

– Хорошо также стерлядку кольчиком, – сказал почетный ми
ровой, закрывая глаза, но тотчас же, неожиданно для всех, он рванулся с места, сделал зверское лицо и заревел в сторону председателя: – Петр Николаич, скоро ли вы? Не могу я больше ждать! Не 
могу!

– Дайте мне кончить!
– Ну, так я сам поеду! Чёрт с вами!
Толстяк махнул рукой, схватил шляпу и, не простившись, вы
бежал из комнаты. Секретарь вздохнул и, нагнувшись к уху товарища прокурора, продолжал вполголоса:

– Хорош также судак или карпий с подливкой из помидоров и 

грибков. Но рыбой не насытишься, Степан Францыч; это еда несущественная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Вы 
какую птицу больше обожаете?

Товарищ прокурора сделал кислое лицо и сказал со вздохом:
– К несчастью, я не могу вам сочувствовать: у меня катар же
лудка.

– Полноте, сударь! Катар желудка доктора выдумали! Больше 

от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы не обращайте внимания. Положим, вам кушать не хочется или тошно, а вы 
не обращайте внимания и кушайте себе. Ежели, положим, подадут 
к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий 
катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? 
Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы…

– Да, вероятно, это вкусно, – сказал прокурор, грустно улыба
ясь. – Индейку, пожалуй, я ел бы.

– Господи, а утка? Если взять молодую утку, которая только что 

в первые морозы ледку хватила, да изжарить ее на противне вместе 
с картошкой, да чтоб картошка была мелко нарезана, да подрумянилась бы, да чтоб утиным жиром пропиталась, да чтоб…

Философ Милкин сделал зверское лицо и, по-видимому, хотел 

что-то сказать, но вдруг причмокнул губами, вероятно, вообразив 
жареную утку, и, не сказав ни слова, влекомый неведомою силой, 
схватил шляпу и выбежал вон.

– Да, пожалуй, я поел бы и утки… – вздохнул товарищ проку
рора.

Председатель встал, прошелся и опять сел.
– После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное 

затмение, – продолжал секретарь. – В это время и телу хорошо и на 
душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки 
три запеканочки.

Председатель крякнул и перечеркнул лист.
– Я шестой лист порчу, – сказал он сердито. – Это бессовестно!
– Пишите, пишите, благодетель! – зашептал секретарь. – Я не 

буду! Я потихоньку. Я вам по совести, Степан Францыч, – продолжал он едва слышным шёпотом, – домашняя самоделковая запеканочка лучше всякого шампанского. После первой же рюмки 
всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется 
вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на 
каком-нибудь мягчайшем страусе…

– Ах, да поедемте, Петр Николаич! – сказал прокурор, нетерпе
ливо дрыгнув ногой.

– Да-с, – продолжал секретарь. – Во время запеканки хорошо 

сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми 
рыбками. Она плавает, а вы ей: «Душенька, иди поцелуй меня!»

– Петр Николаич! – простонал товарищ прокурора.

– Да-с, – продолжал секретарь. – Покуривши, подбирайте полы 

халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком 
вверх, и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всем 
теле дремота стоит, приятно читать про политику: там, глядишь, 
Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там 
папа римский наперекор пошел – читаешь, оно и приятно.

Председатель вскочил, швырнул в сторону перо и обеими ру
ками ухватился за шляпу. Товарищ прокурора, забывший о своем 
катаре и млевший от нетерпения, тоже вскочил.

– Едемте! – крикнул он.
– Петр Николаич, а как же особое мнение, – испугался секре
тарь. – Когда же вы его, благодетель, напишете? Ведь вам в шесть 
часов в город ехать!

Председатель махнул рукой и бросился к двери. Товарищ про
курора тоже махнул рукой и, подхватив свой портфель, исчез вместе с председателем. Секретарь вздохнул, укоризненно поглядел 
им вслед и стал убирать бумаги.