В вагоне

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

В ВАГОНЕ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

В ВАГОНЕ 

Почтовый поезд номер такой–то мчится на всех парах от станции «Веселый Трах–Тарарах» до станции «Спасайся, кто может!». Локомотив свистит, шипит, пыхтит, сопит... Вагоны дрожат и своими неподмазанными колесами воют волками и кричат 
совами. На небе, на земле и в вагонах тьма... «Что–то будет! что–
то будет!» – стучат дрожащие от старости лет вагоны... «Огого–
гого–о–о!» – подхватывает локомотив... По вагонам вместе с 
карманолюбцами гуляют сквозные ветры. Страшно... Я высовываю свою голову в окно и бесцельно смотрю в бесконечную даль. 
Все огни зеленые: скандал, надо полагать, еще не скоро. Диска и 
станционных огней не видно... Тьма, тоска, мысль о смерти, воспоминания детства... Боже мой! 
– Грешен!! – шепчу я. – Ох, как грешен!.. 
Кто–то лезет в мой задний карман. В кармане нет ничего, но 
все–таки ужасно... Я оборачиваюсь. Предо мной незнакомец. На 
нем соломенная шляпа и темно–серая блуза. 
– Что вам угодно? – спрашиваю я его, ощупывая свои карманы. 
– Ничего–с! Я в окно смотрю–с! – отвечает он, отдергивая руку и налегая мне на спину. 
Слышен сиплый пронзительный свист... Поезд начинает идти 
всё тише и тише и наконец останавливается. Выхожу из вагона и 
иду к буфету выпить для храбрости. У буфета теснится публика и 
поездная бригада. 
– Гм... Водка, а не горько!– говорит солидный обер–
кондуктор, обращаясь к толстому господину. Толстый господин 
хочет что–то сказать и не может: поперек горла остановился у него годовалый бутерброд. 
– Жиндаррр!!! Жиндаррр!! – кричит кто–то на плацформе таким голосом, каким во время оно, до потопа, кричали голодные 
мастодонты, ихтиозавры и плезиозавры... Иду посмотреть, в чем 
дело... У одного из вагонов первого класса стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то 
время когда он спал, стащили сапоги и чулки... 
– В чем же я поеду теперь? – кричит он. – Мне до Ррревеля 
ехать! Вы должны смотреть! 
Перед ним стоит жандарм и уверяет его, что «здесь кричать не 
приходится»... Иду в свой вагон № 224. В моем вагоне всё то же: 

2 

тьма, храп, табачный и сивушный запахи, пахнет русским духом. 
Возле меня храпит рыженький судебный следователь, едущий в 
Киев из Рязани... В двух–трех шагах от следователя дремлет хорошенькая... Крестьянин, в соломенной шляпе, сопит, пыхтит, 
переворачивается на все бока и не знает, куда положить свои 
длинные ноги... Кто–то в углу закусывает и чамкает во всеуслышание... Под скамьями спит богатырским сном народ. Скрипит 
дверь. Входят две сморщенные старушонки с котомками на спинах... 
– Сядем сюда, мать моя! – говорит одна. – Темень–то какая! 
Искушение да и только... Никак наступила на кого... А где Пахом? 
– Пахом? Ах, батюшти! Где ж это он? Ах, батюшти! 
Старушонка суетится, отворяет окно и осматривает плацформу. 
– Пахо–ом! – дребезжит она. – Где ты? Пахом! Мы тутотко! 
– У меня беда–а! – кричит голос за окном. – В машину не пущают! 
– Не пущают? Который это не пущает? Плюнь! Не может тебя 
никто не пустить, ежели у тебя настоящий билет есть! 
– Билеты уже не продают! Касс заперли! 
По плацформе кто–то ведет лошадь. Топот и фырканье. 
– Сдай назад! – кричит жандарм, – Куда лезешь? Чего скандалишь? 
– Петровна! – стонет Пахом. 
Петровна сбрасывает с себя узел, хватает в руки большой жестяной чайник и выбегает из вагона. Бьет второй звонок. Входит 
маленький кондуктор с черными усиками. 
– Вы бы взяли билет! – обращается он к старцу, сидящему 
против меня. – Контролер здесь! 
– Да? Гм... Это нехорошо... Какой?.. Князь? 
– Ну... Князя сюда и палками не загонишь... 
– Так кто же? С бородой? 
– Да, с бородой... 
– Ну, коли этот, то ничего. Он добрый человек. 
– Как хотите. 
– А много зайцев едет? 
– Душ сорок будет. 
– Ннно? Молллодцы! Ай да коммерсанты! 

3 

Сердце у меня сжимается. Я тоже зайцем еду. Я всегда езжу 
зайцем. На железных дорогах зайцами называются гг. пассажиры, 
затрудняющие разменом денег не кассиров, а кондукторов. Хорошо, читатель, ездить зайцем! Зайцам полагается, по нигде еще 
не напечатанному тарифу, 75% уступки, им не нужно толпиться 
около кассы, вынимать ежеминутно из кармана билет, с ними 
кондуктора вежливее и... всё что хотите, одним словом! 
– Чтоб я заплатил когда–нибудь и что–нибудь!? – бормочет 
старец. – Да никогда! Я плачу кондуктору. У кондуктора меньше 
денег, чем у Полякова! 
Дребезжит третий звонок. 
– Ах, матушки! – хлопочет старушонка. – Где ж это Петровна? 
Ведь вот уж и третий звонок! Наказание божие... Осталась! Осталась бедная... А вещи ее тут... Што с вещами–то делать, с сумочкой? Родимые мои, ведь она осталась! 
Старушонка на минуту задумывается. 
– Пущай с вещами остается! – говорит она и бросает сумочку 
Петровны в окно. 
Едем к станции Халдеево, а по путеводителю «Фрум – Общая 
Могила». Входят контролер и обер–кондуктор со свечой. 
– Вашшш... билеты! – кричит обер–кондуктор. 
– Ваш билет! – обращается контролер ко мне и к старцу. 
Мы ёжимся, сжимаемся, прячем руки и впиваемся глазами в 
ободряющее лицо обер–кондуктора. 
– Получите! – говорит контролер своему спутнику и отходит. 
Мы спасены. 
– Ваш билет! Ты! Ваш билет! – толкает обер–кондуктор спящего парня. Парень просыпается и вынимает из шапки желтый 
билетик. 
– Куда же ты едешь? – говорит контролер, вертя между пальцами билет. – Ты не туда едешь! 
– Ты, дуб, не туда едешь! – говорит обер–кондуктор. – Ты не 
на тот поезд сел, голова! Тебе нужно на Живодерово, а мы едем 
на Халдеево! Вааазьми! Вот не нужно быть никогда дураком! 
Парень усиленно моргает глазами, тупо смотрит на улыбающуюся публику и начинает тереть рукавом глаза. 
– Ты не плачь! – советует публика. – Ты лучше попроси! Такой здоровый болван, а ревешь! Женат небось, детей имеешь. 
– Вашшш... билет!.. – обращается обер–кондуктор к косарю в 
цилиндре. 

4 

– Га? 
– Вашшш... билеты! Поворачивайся! 
– Билет? Нешто нужно? 
– Билет!!! 
– Понимаем... Отчего не дать, коли нужно? Даадим! – Косарь 
в цилиндре лезет за пазуху и со скоростью двух с половиною 
вершков в час вытаскивает оттуда засаленную бумагу и подает ее 
контролеру. 
– Кого даешь? Это паспорт! Ты давай билет! 
– Другого у меня билета нету! – говорит косарь, видимо 
встревоженный. 
– Как же ты едешь, когда у тебя нет билета? 
– Да я заплатил. 
– Кому ты заплатил? Что врешь? 
– Кондухтырю. 
– Какому? 
– А шут его знает какому! Кондухтырю, вот и всё... Не бери, 
говорил, билета, мы тебя и так провезем... Ну, я и не взял... 
– А вот мы с тобой на станции поговорим! Мадам, ваш билет! 
Дверь скрипит, отворяется, и ко всеобщему нашему удивлению входит Петровна. 
– Насилу, мать моя, нашла свой вагон... Кто их разберет, все 
одинаковые... А Пахома так и не впустили, аспиды... Где моя сумочка? 
– Гм... Искушение... Я тебе ее в окошко выбросила! Я думала, 
что ты осталась! 
– Куда бросила? 
– В окно... Кто ж тебя знал? 
– Спасибо... Кто тебя просил? Ну да и ведьма, прости господи! 
Что теперь делать? Своей не бросила, паскуда... Морду бы свою 
ты лучше выбросила! Аааа... штоб тебе повылазило! 
– Нужно будет со следующей станции телеграфировать! – советует смеющаяся публика. 
Петровна начинает голосить и нечестиво браниться. Ее подруга держится за свою суму и также плачет. Входит кондуктор. 
– Чьи веш–ш–ш...чи! – выкрикивает он, держа в руках вещи 
Петровны. 
– Хорошенькая! – шепчет мне мой vis–а–vis старец, кивая на 
хорошенькую. – Г–м–м–м... хорррошенькая... Чёрт подери, хло
5 

роформу нет! Дал бы ей понюхать, да и целуй во все лопатки! 
Благо все спят!.. 
Соломенная шляпа ворочается и во всеуслышание сердится на 
свои непослушные ноги. 
– Ученые... – бормочет он. – Ученые... Небось, против естества 
вещей и предметов не пойдешь!.. Ученые... гм... Небось не сделают так, чтоб ноги можно было отвинчивать и привинчивать по 
произволению! 
– Я тут ни при чем... Спросите товарища прокурора! – бредит 
мой сосед–следователь. 
В дальнем углу два гимназиста, унтер–офицер и молодой человек в синих очках при свете четырех папирос жарят в картеж... 
Направо от меня сидит высокая барыня из породы «само собою разумеется». От нее разит пудрой и пачулями. 
– Ах, что за прелесть эта дорога! – шепчет над ее ухом какой–
то гусь, шепчет приторно до... до отвращения, как–то французисто выговаривая буквы г, н и р. – Нигде так быстро и приятно не 
бывает сближение, как в дороге! Люблю тебя, дорога! 
Поцелуй... Другой... Чёрт знает что! Хорошенькая просыпается, обводит глазами публику и... бессознательно кладет головку 
на плечо соседа, жреца Фемиды... а он, дурак, спит!! 
Поезд останавливается. Полустанок. 
– Поезд стоит две минуты... – бормочет сиплый, надтреснутый 
бас вне вагона. Проходят две минуты, проходят еще две... Проходит пять, десять, двадцать, а поезд всё еще стоит. Что за чёрт? 
Выхожу из вагона и направляюсь к локомотиву. 
– Иван Матвеич! Скоро ж ты, наконец? Чёрт! – кричит обер–
кондуктор под локомотив. 
Из–под локомотива выползает на брюхе машинист, красный, 
мокрый, с куском сажи на носу... 
– У тебя есть бог или нет? – обращается он к обер–
кондуктору. – Ты человек или нет? Что подгоняешь? Не видишь, 
что ли? Ааа... чтоб вам всем повылазило!.. Разве это локомотив? 
Это не локомотив, а тряпка! Не могу я везти на нем! 
– Что же делать? 
– Делай что хочешь! Давай другой, а на этом не поеду! Да ты 
войди в положение... 
Помощники машиниста бегают вокруг неисправного локомотива, стучат, кричат... Начальник станции в красной фуражке 
стоит возле и рассказывает своему помощнику анекдоты из пре
6 

веселого еврейского быта... Идет дождь... Направляюсь в вагон... 
Мимо мчится незнакомец в соломенной шляпе и темно–серой 
блузе... В его руках чемодан. Чемодан этот мой... Боже мой!