Беда

А.П. Чехов

БЕДА

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Беда. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 6 с. – (Библиотека русской 

классики).

ISBN 978-5-16-007349-1
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

БЕДА

С Николаем Максимычем Путохиным приключилась беда, от 

которой широким и беспечным российским натурам так же не следует зарекаться, как от тюрьмы и сумы: он невзначай напился пьян 
и в пьяном образе, забыв про семью и службу, ровно пять дней и 
ночей шатался по злачным местам. От этих беспутно проведенных 
пяти суток в его памяти уцелел один только похожий на кашу сумбур из пьяных рож, цветных юбок, бутылок, дрыгающих ног. Он 
напрягал свою память, и для него ясно было только, как вечером, 
когда зажигали фонари, он забежал на минутку к своему приятелю 
поговорить о деле, как приятель предложил выпить пива… Путохин выпил стакан, другой, третий… После шести бутылок приятели отправились к какому-то Павлу Семеновичу; этот последний 
угостил копченым сигом и мадерой. Когда мадера была выпита, 
послали за коньяком. Дальше больше — и дальнейшие события 
заволакиваются туманом, сквозь который Путохин видел что-то 
похожее на сон: лиловое лицо какой-то шведки, выкрикивавшей 
фразу: «Мужчина, угостите портером!», длинную танцевальную 
залу с невысокими потолками, полную дыма и лакейских рож, себя 
самого, закладывающего большие пальцы рук в жилетные карманы и откалывающего ногами чёрт знает что… Далее он видел, как 
во сне, небольшую комнатку, стены которой увешаны лубочными 
картинами и женскими платьями… Припоминал он запах разлитого портера, цветочного одеколона и глицеринового мыла… Несколько яснее выделялась из сумбурной каши картина пробуждения, тяжелого, скверного, когда даже солнечный свет кажется отвратительным…

Он помнил, как, не найдя у себя в кармане часов и медальонов, 

в чужом галстухе, с пьяной тяжелой головой он поторопился на 
службу. Красный от стыда, дрожа от хмельной лихорадки, стоял 
он перед начальством, а начальство, не глядя на него, говорило 
равнодушным голосом:

— Не трудитесь оправдываться… Я даже не понимаю, зачем вы 

побеспокоились пожаловать!.. Что вы у нас больше не служите, 
это уже решено-с… Нам не нужны такие служащие, и вы, как толковый человек, поймете это… да-с!

Этот равнодушный тон, острые, прищуренные глаза начальства 

и деликатное молчание товарищей резко выделялись из сумбура и 
уже не походили на сон…

— Мерзко! Подло! — бормотал Путохин, возвращаясь домой 

после объяснения с начальством. — И осрамился и место потерял… Подло, гадко!

Отвратительное чувство перегара наполняло его всего, начиная 

со рта и кончая ногами, которые еле ступали… Ощущение «ночевавшего во рту эскадрона» томило всё его тело и даже душу. Ему 
было и стыдно, и страшно, и тошно.

— Хоть застрелиться в пору! — бормотал он. — И стыдно и 

злоба душит. Не могу идти!

— Да, плохая история! — соглашался сопровождавший его со
служивец Федор Елисеич. — Всё бы ничего, но вот что скверно: 
место потерял! Это хуже всего, брат… Именно стреляться в пору…

— Боже мой, а голова… голова! — бормотал Путохин, морщась 

от боли. — Трещит, точно лопаться хочет. Нет, как хочешь, а я 
зайду в трактир опохмелиться… Зайдем!

Приятели зашли в трактир…
— И как это я напился, не понимаю! — ужасался Путохин по
сле второй рюмки. — Года два в рот ни капли не брал, зарок жене 
дал перед образом… смеялся над пьяницами, и вдруг — всё к чёрту! Ни места, ни покоя! Ужасно!

Он покрутил головой и продолжал:
— Иду домой, точно на смертную казнь… Не жалко мне ни ча
сов, ни денег, ни места… Я готов мириться со всеми этими потерями, с этой головной болью, с нотацией начальства… но одно 
меня тревожит: как я с женой встречусь? Что я скажу ей? Пять ночей дома не ночевал, всё пропил и отставку получил… Что я могу 
сказать ей?

— Ничего, побранится и перестанет!..
— Я должен показаться ей теперь отвратительным, жалким… 

Она не выносит пьяных людей, и, по ее мнению, всякий кутящий 
подл… И она права… Разве не подло пропивать кусок хлеба, прокучивать место, как я это сделал?

Путохин выпил рюмку, закусил соленой белужиной и задумал
ся.

— Завтра, значит, придется шагать в ссудную кассу… — сказал 

он после некоторого молчания. — Места скоро не найдешь, стало 
быть, голодуха препожалует к нам во всем своем величии… А 
женщины, братец ты мой, всё могут простить тебе — и пьяную 
рожу, и измену, и побои, и старость, но не простят они тебе бедности. В их глазах бедность хуже всякого порока. Раз моя Маша привыкла ежедневно обедать, то хоть украдь, а подавай ей обед. «Без 
обеда, скажет, нельзя; не так мне есть хочется, как от прислуги совестно». Да, брат… Я этих баб прекрасно изучил… Пятидневное 
беспутство простится мне, но голодуха не прощается.

— Да, головомойка будет важная… — вздохнул Федор Елисе
ич.

— Она рассуждать не будет… Ей нет дела до того, что я сознаю 

свою вину, что я глубоко несчастлив… Какое ей дело? Женщинам 
нет до этого дела, особливо если они заинтересованы… Человек 
страдает, задыхается от стыда, рад пулю пустить себе в лоб, но он 
виноват, он согрешил, и его бичевать нужно… И хоть бы она хорошо выбранилась или побила, но нет, она встретит тебя равнодушно, молча, неделю целую будет казнить тебя презрительным 
молчанием, язвить, донимать жалкими словами… Можешь себе 
представить эту инквизицию.

— А ты прощения попроси! — посоветовал сослуживец.
— Напрасный труд… На то она и добродетельна, чтоб не про
щать грешных.

Идя из трактира домой, Николай Максимыч придумывал фра
зы, какими он ответит жене. Он воображал себе бледное, негодующее лицо, заплаканные глаза, поток язвительных фраз, и его 
душу наполняло малодушное чувство страха, знакомое школьникам.

«Э, плевать! — решил он, дернув у своей двери за звонок. —

Что будет, то будет! Коли невыносимо станет, уйду. Выскажу ей 
всё и уйду куда глаза глядят».

Когда он вошел к себе, жена Маша стояла в передней и вопро
сительно глядела на него.

«Пусть она начинает», — подумал он, взглянув на ее бледное 

лицо и нерешительно снимая калоши.

Но она не начинала… Он вошел в гостиную, потом в столовую, 

а она всё молчала и глядела вопросительно.

«Пущу себе пулю в лоб! — решил он, сгорая со стыда. — Не 

могу дольше терпеть! Сил нет!»

Минут пять ходил он из угла в угол, не решаясь заговорить, по
том быстро подошел к столу и написал карандашом на газетном 
листе: «Кутил и получил отставку». Жена прочла, взяла карандаш 
и написала: «Не нужно падать духом». Он прочел и быстро вышел… к себе в кабинет.

Немного погодя жена сидела возле него и утешала:
— Перемелется, мука будет, — говорила она. — будь мужчи
ной и не кисни… Бог даст, перетерпим эту Беду и найдем место 
получше.

Он слушал, не верил своим ушам и, не зная, что отвечать, как 

ребенок, заливался счастливым смехом. Жена покормила его, дала 
опохмелиться и уложила в постель.

На другой день он, бодрый и веселый, искал уже место, а через 

неделю нашел его… Пережитая им беда многое изменила в нем. 
Когда он видит пьяных, то уже не смеется и не осуждает, как прежде. Он любит подавать милостыню пьяным нищим и часто говорит:

— Порок не в том, что мы пьянствуем, а в том, что не поднима
ем пьяных.

Может быть, он и прав.
1886