Тарас Бульба


Н. Г о г о л ь.





                ТАРАСЪ БУЛЬБА.




повъоть.




ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ НАРОДНОЕ ИЗЛАН1Е,
Съ рисунками М. Зичи, Р. Штейна, А. Котляревскаго и др.


Допущено Министерств о ль Нарохпегс Просг'Ьщвчзя лит учопЕчссквяъ Зябдзотеп ОреДЕйХЪ учебаьит» ааосд^нЕЁ. а также дл;т городсквхъ учдлнщъп вшьсш» школь


СЕДЬМОЕ ИЗДАН1Е.



        С,-ПЕТЕРБУРГА
         Издаже

        I.

поворотись-ка, сынъ! Экой ты смешной какой’ Что зто на ваеъ за иоповсме подрясники? И этакъ вй ходить въ акадеэйи?“
Такими слова

ми встрЪтилъ старый Бульба двухъ сыновей своихъ, учившихся въ киевской бурей и пргИхавпшхъ домой къ

отцу.
   Сыновья его толы:о-что слЬзлп съ коней. Это были два дюйме молодца, еще смотрйвппе исподлобья, какъ недавно выпущенные семинаристы. Крйпйя, здоровый лица пхъ были покрыты первьпгь пухомъ велось, кото-

раго еще не касалась бритва.. Они были очень смущены тапимъ щмемоыъ отца и стояли неподвижно, потупнвъ глаза- въ землю.
  „Стойте, стойте! Дайте мнй разглядеть васъ хорошенько", продолжалъ онъ, поворачивая ихъ: „катая же длинный на васъ свитки! ®) Эк!я свитки! Такихъ свитокъ еще д на ев!т?; не было. А побвги который-нибудь изъ васъ! я посмотрю, не шлепнется ли онъ на землю, запутавшись въ полы".
  „Не смЪйся, не сзгбйся, батьку!¹¹ ск аваль наконецъ етарплй пзъ нпхъ.
  „Смотри ты, какой пышный! А отчего-жъ бы не смеяться?"
  „Да такъ: хоть ты мнгЬ и батысо, а какъ будешь смеяться, то, ей-Богу, поколочу!"
  „Ахъ, ты сякой-такой сынъ! Какъ! Батька!¹¹ сказалъ Тарасъ Бульба, отступивши съ удивлешемъ нисколько шаговъ назадъ.
  „Да хоть и батька. За обид,т не посмотрю и не уважу никого".
  „Какъ же хочешь ты со мною биться? развФ. на кулаки¹¹?
  „Да ужъ на чемъ бы то ни было?¹¹
  „Ну, давай на кулаки!¹¹ говорилъ Бульба, засучивъ рукавъ: „посмотрю я, что за челов^къ ты въ кулак^!"
  И отецъ съ сыномъ, вместо привТтств!я nocai давней отлучки, начала насаживать друтъ другу тумаки и въ бока, и въ поясницу, и въ грудь, то отступая и оглядываясь, то вновь наступая.
  „Смотрите, добрые люди: одурять старый! совскмъ спятилъ съ ума!" говорила бледная, худощавая и добрая мать ихъ, стоявшая у порога и не успевшая еще обнять ненаглядныхъ д^тей своихъ. „Д’бти пргёхали домой, больше году ихъ не видали, а онъ задумалъ яивЬсть что: на кулаки биться!"
  ■*) Верхняя ojesja у южныхъ росаяиъ.

,,Ну, давай на кулаки¹¹, говори,ть Бульба, засучпвъ рукавъ(стр. -1)

   „Да онъ славно бьется!" говорили Бульба, остановившись. „Ей-Богу, хорошо!" продолжалъ онъ, немного оправляясь: „такъ, хоть бы даже и не пробовать. Добрый будетъ казакъ! Ну, здорово, сынку! Почеломкаемся!'⁴ И отецъ еъ сыномъ стали целоваться. „Добре, сынку! Вотъ такъ колоти всякаго, какъ меня тузилъ: никому не спускай! А все-таки на тебе смешное убранство: чтб это. за веревка висеть? А ты, бейбасъ, что стоишь и руки онуетилъ?" говорили онъ, обращаясь къ младшему: что-жь ты, собачШ сынъ, не колотишь меня?"
   „Вотъ еще чтб выдумалъ?" говорила мать, обнимавшая между темь младшаго. „И придеть же въ голову этакое, чтобы дитя родное било отца! Да будто и до того теперь: дитя молодое, проехало столько пути, утомилось" (это дитя было двадцати слишкомъ леи. и ровно въ сажень ростомъ); „ему бы теперь нужно опочить и поесть чего-нибудь, а онъ эаставляетъ его биться!"
   Э, да ты мазунчикъ, какъ я вижу!" говорили Бульба. ,.Не слушай, сынку, матери: она баба, она ничего не знаетъ. Какая вамъ н!жба? Ваша нежба—чистое поле да добрый конь: вотъ ваша нежба! А видите вотъ эту саблю? вогь ваша матерь! Это все дрянь, чемъ наби-ваютъ головы наши: и академш, и все те книжки, буквари и философия, и все это; ка зна шо—я плевать на все это!" Здесь Бульба пригналъ въ строку такое слово, которое даже не употребляется въ печати. „А вотъ, лучше, я вась на той же неделе отправлю на Запорожье. Вотъ где. наука, такъ наука! Тамъ вамъ школа; тамъ только наберетесь разуму".
   „И всего только одну неделю быть имъ дома?" говорила жалостно, со слезами на глазахъ, худощавая старуха-мать: „и погулять имъ, беднымъ, не удастся; не удастся и дому родного узнать, и мне не удастся наглядеться на нихъ!“
   „Полно, полно выть, старуха! Казань не на то, чтобы

возиться съ бабами. Ты бы спрятала ихъ обоихъ ceot подъ юбку, да и сидела бы на нихъ, какъ на курпныхъ яйцахъ. Ступай, ступай, да ставь намъ скорее на столь все, что есть. Не нужно паыпушекъ, медовиковъ, маков-никовъ и другпхъ пундиковъ; тащи намъ всего барана, козу давай, меды сорокалЬтнге! Да гор'Ьткя побольше, не съ выдумками гор'Ьлки, не съ изюмомъ и всякими вытре-беньками, а чистой, панной горелки, чтобы играла и шитгкта какъ бешеная'¹.
  Бульба повелъ сыновей своихъ въ св^тлищу, откуда проворно выбежали двгЬ красивым дФ.вки-прпслужиицы, въ червонныхъ монистахъ, прибиравши! комнаты. ОкЬ, какъ видно, испугались пргЬзда паничеи, не любившихъ спускать никому’ или же, просто, хотели соблюсти свой женсюй обычай: вскрикнуть и броситься опрометью, увидавши мужчину, и потомъ долго закрываться отъ силь-наго стыда рукавомъ. Светлица была убрана во вкусй того времени, о которомъ живые намеки остались только въ в'Ьсняхъ да въ народныхъ думахъ, уже не поющихся бо.пе на Украйн^ бородатыми старцами-слепцами въ сопровождены тихаго треньканья бандуры, въ виду об-ступившато народа,—во вкусЬ того браннато, труднаго времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на УкрайнЪ за унш, Все было чисто, вымазано цвЬтной глиною. На стЁнахъ—сабли, нагайки, сЬтки для птицъ, невода и ружья, хитро обделанный рогь для пороху, золотая уздечка на коня и путы съ серебряными бляхами, Окна въ св^тлицЪ были маленьюя, съ круглыми тусклыми стеклами, ’ каш встречаются ныне только въ старинныхъ церквахъ, сквозь который иначе нельзя было глядеть, какъ приподнявъ надвижное стекло, Вокругъ оконъ и дверей были краевые отводы. На полкахъ по угламъ стояли кувшины, бутылки и фляжки зеленато и синято стекла, разные серебряные кубки, псзолочевыя чарки всякой работы: веницейекой, турецкой, черкесской.

— 8 —

зашедппя въ светлицу Бульбы всякими путями черезъ третьи и четвертый руки, что было весьма обыкновенно въ it удалыя времена. Берестовый скамьи вокругъ всей комнаты; огромный столь подъ образами въ парадномъ углу; широкая печь съ запечьями, уступами и выступами, покрытая цветными, пестрыми изразцами, — все это было очень знакомо нашимъ двумъ молодцами, при-ходившимъ каждый годъ домой на каникулярное время,— приходившими потому, что у нихъ не было еще коней, и потому, что не въ обычай было позволять школярамъ йздить верхомъ. У нихъ были только длинные чубы, за которые могъ выдрать ихъ всякш казакъ, носившей ору-ж!е. Бульба, только при выпуски ихъ, послалъ имъ изъ табуна своего пару молодыхъ жеребцовъ.
  Бульба, по случаю пргЬзда сыновей, велйлъ созвать всйхъ сотниковъ и весь полковой чинъ, кто только былъ на-лицо; и когда- пришли двое изъ нихъ и есаулъ Дмз-тро Товкачъ, старый его товарищи, онъ имъ тотъ же часъ представилъ сыновей, говоря: „Вотъ смотрите, каше молодцы! На Сйчь ихъ скоро пошлюГости поздравили и Бульбу, и обоихъ юношей, и сказали имъ, что доброе дйло дйлаютъ и что нйтъ лучшей науки для молодого человека, какъ Запорожская СИчь.
  „Ну-жъ, паны браты, садись всяый, гдй кому лучше, за столь. Ну, сынки! прежде всего выпьемъ горЪлки!“ такъ говорили Булвба. „Боже благослови! Будьте здоровы, сынки: и ты, Остапъ, и ты. Андрей! Дай же Боже, чтобъ вы на войнИ всегда были удачливы’ чтобы буоурмановъ били, и турковъ бы били, и татарву били бы; когда и ляхи начнутъ'чтб цротивъ вйры нашей чинить, то и ляховъ бы били. Ну, подставляй свою чарку; что, хороша горйл-ка? А какъ по-латыни горИлка? То-то, сынку, дурни были латынцы: они и не знали, есть ли на свйтй торйлка. Какъ бишь того звали, что латинсюе вирши писалъ? Я грамотй разумею не сильно, а потому и не знаю: Горащй, что-ли?‘;

  „Вишь, какой батько!“ подумалъ про себя старпбй еыЕгь, Остапъ: „все старый, собака, знаеть, а еще и прикидывается
  „Я думаю, архимандрите не давалъ вамъ и понюхать горйлки¹¹, нродолжалъ Тарасъ. „А признайтесь, сынки, крепко стегали васъ березовыми и свйжилъ вишнякомъ по сиинй и по всему, чти ни есть у казака? А можеть, такъ какъ вы сделались уже слишкомъ разумные, такъ, можетъ, и нлетюганами пороли? Чай, не только по суббо-тамъ, а доставалось и въ середу⁷, п въ четверги?⁷¹
  „Нечего, батько, вспоминать, что было¹¹, отвйчалъ хладнокровно Остапъ: „чти было, то прошло!⁴
  „Пусть теперь попробуеть!⁴ сказалъ Андр(й: „пускай теперь кто-нибудь только зацепить. Вотъ пусть только подвернется теперь какая-нибудь татарва, будетъ знать опа, что за вещь казацкая сабля!¹¹
  „Добре, сынку! ей-Богу, добре! Да когда на то пошло, то и я съ вами Иду! ей-Богу, йду. Какого дьявола мнй здйсь ждать? Чтобъ я сталъ гречкосйемъ, домоводомъ, глядеть за овцами да за свиньями, да бабиться съ женой? Да пропади она: я казакъ, не хочу! Такъ чтб же, что нйть войны? Я такъ пойду съ вами на Запорожье-—погулять. Ей-Богу, пойду’⁴ И старый Бульба мало-по-малу горячился, горячился, наконецъ разсердился совсймъ. всталъ изъ-за стола и, просалившись, топнулъ ногою.— „Завтра же йдемъ! Зачймъ откладывать? Какого врага мы можемъ здйсь высидйть? На что намъ эта хата? Къ чему намъ все это? На что эти горшки?⁴ Сказавши это, онъ началъ колотить и швырять горшки и фляжки.
  Бйдная старушка, привыкшая уже къ такимъ поступ-камъ своего мужа, печально глядйла, сидя на лавкй. Она не смйла ничего говорить; но, услыша о такомъ страш-номъ для нея рйшенш, она не могла удержаться огь слезъ; взглянула на дйтей свонхъ, съ которыми угрожала ей такая скорая разлука,—и никто бы не могъ

— 10 —

описать всей безмолвной силы ея горести, которая, казалось, трепетала въ глазахъ ея и въ судорожно сжа-тыхъ губахъ.
  Бульба былъ упрямъ страшно. Это былъ одвнъ изъ т4хъ характеровъ, которые могли возникнуть только въ тяжелый XV в£къ на полукочующемъ углу Европы, когда вся южная первобытная Росыя, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена до тла неукротимыми набегами монгольскихъ хищниковъ; когда, лишившись дома и кровли, сталъ здЬсь отваженъ человйкъ: когда на пожарищахъ, въ виду грозныхъ соседей и вечной опасности, селился онъ и привыкалъ глядеть имъ прямо въ очи, разучившись знать, существуешь ли какая боязнь на CBiii; когда браянымъ пламенемъ объялся древле-мирный славянский духъ и завелось казачество— широкая разгульная замашка русской природы, и когда веб поречья, перевозы, прибреасныя полопя и удобныя мЪста усеялись казаками, которымъ и счету никто не видалъ,’ и смелые товарищи ихъ были въ прав£ отвечать султану, пожелавшему знать о чисж& ихъ: „Кто ихъ знаетъ! у насъ ихъ раскидано по всему стелу: чти бай-ракъ, тй казакъ" (гд4 маленьшй пригорокъ, тамъ ужъ и казакъ). Это было точно необыкновенное явлетне русской силы: сто вышибло нзъ народной груди огниво б$дъ. Вместо прежнихъ уд^ловъ, мелкихъ городковъ, наполнен-ныхъ псарями и ловчими, вместо враждующихъ и тор-гующихъ городами мелкихъ князей, возникли грозный селешя, курени и околицы, связанные общею опасностью и ненавистью нротивъ нехританскихъ хищниковъ. Уже известно вебмъ изъ исторш, какъ ихъ вечная борьба и безпокойная жизнь спасли Европу отъ неукротимыхъ наб&говъ, грозивщихъ ее опрокинуть. Короли полъсюе, очутивпнеся, наместо удЬльныхъ князей, властителями этихъ пространвыхъ земель, хотя отдаленными и слабыми, поняли значение казаковъ и выгоды таковой брак-