Блоковские мотивы в лирике позднего Пастернака

Шестые международные Виноградовские чтения. Секция 
русской классической литературы и фольклора, секция русской литературы XX века, секция зарубежной литературы. 
Материалы конференции. 20 марта 2002 года. — М.: МГПУ, 
2002. -  108 с.

Редакторы-составители: к.ф.н. ИЛ. Беляева,
к.ф.н. ИЛ. Канунникова,
A.JI. Гурова.

Ответственность за достоверность изложенных фактов, 
аутентичность цитат, правописание, стиль, 
правильность оформления списка использованной литературы несут авторы включенных в настоящий сборник статей.

Печатается в авторской редакции.

© МГПУ, 2002.

Подписано в печать 3.04.2002.
Формат 60x84 1/16.
Уел. печл. 6, 75. Тир. 100 экз.

Московский городской педагогический университет 

Редакционно-издательский отдел 

129226, Москва, Сельскохозяйственный проезд, 4. 

Подготовлено к печати и отпечатано в фирме «Ин-кварто» 
тел./факс 111-87-88, 334-84-59

Блоковские мотивы в лирике позднего Пастернака

Л.В. Суматохина

кандидат филологических наук, кафедра русской литературы 
XX века филологического факультета МГПУ

«У Блока было все, что создает великого поэта, огонь, нежность, проникновение, свой образ мира, свой дар особого, 
все претворяющего прикосновения, своя сдержанная, скрадывающая, вобравшаяся в себя судьба», — писал Б.Л. Пастернак в очерке «Люди и положения» (4, 310)47.
Блок олицетворял его в глазах целую историческую эпоху. 
В письме Н.Я. Мандельштам (26 января 1946 г.) Пастернак 
так охарактеризовал художественное время своей будущей 
книги — романа «Доктор Живаго»: «Я хочу написать прозу о 
всей нашей жизни от Блока до нынешней войны, по возможности в 10—12-ти главах...» (5, 448). Более того, сам роман, 
по его собственному признанию, писался под впечатлением 
«гениальной прозы* Блока и «вместо статьи* о нем (3, 692).
Цикл «Ветер. Четыре отрывка о Блоке» в книге стихов 
«Когда разгуляется» — итог многолетних раздумий Пастернака о Блоке, его творчестве, его личности, его исключительной роли в русской культуре и истории XX века.
Особое отношение к творчеству и личности Блока проявляется в полемическом переосмыслении ряда образов стихотворения «Друзьям» в первом отрывке этого цикла. Строки из 
этого стихотворения, наполненные тревогой за судьбу своего 
наследия, едким сарказмом отзываются в стихотворении Пастернака:
Печальная доля -  так сложно, 
Не знал бы никто, может статься 
Так трудно и празднично жить, В почете ли Пушкин, иль нет 
И стать достояньем доцента, 
Без докторских их диссертаций, 
И критиков новых плодить. 
На все проливающих свет.
(А. Блок, 3, 126)48 
(Б. Пастернак, 2, 98)

47 Б.Л. Пастернак цитир. (с указанием тома и страницы) по изд.: Пастернак Б.Л, Собр. соч. в 5 тт. М.: Художественная литература, 1989- 
1992.
48 Стихотворения А.А. Блока цитир. (с указанием тома и страницы) по 
изд.: Блок А.А. Собр. соч. в 8 тт. М., Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.

Пастернак отстаивает право Блока с его необычайным даром на иную судьбу:
Прославленный не по программе 
И вечный вне школ и систем,
Он не изготовлен руками 
И нам не навязан никем. 
(2, 98)

Отчетливо слышен в этих строках отзвук блоковских горьких строк:
Когда под забором в крапиве 
Несчастные кости сгниют,
Какой-нибудь поздний историк 
Напишет внушительный труд...
Вот только замучит, проклятый,
Ни в чем не повинных ребят 
Годами рожденья и смерти
И ворохом скверных цитат. («Друзьям», 3, 125) 
Тема ранней молодости Блока в третьем отрывке цикла 
(«О детство! О школы морока!*) окрашена этим блоковским 
мотивом, но приобретает символическое значение в контексте пути поэта.
С точки зрения Пастернака, творчество Блока «вне школ и 
систем». Уместно вспомнить, что в набросках предполагаемой статьи о Блоке Пастернак писал: «...символизм (школьный и схематический) был теоретическим затмением Блока 
накануне жизненного просветления» (4, 705).
B.C. Баевский отметил, что третий отрывок цикла стихотворений о Блоке («Широко, широко, широко...») наследует 
строфику, размер и некоторые ритмико-синтаксические фигуры блоковского стихотворения «Двойник»49. И в самом деле, 
между этими двумя стихотворениями возникают точки соприкосновения на самых различных уровнях художественной системы (размер, сходные синтаксические конструкции, 
структура строфы, рифмовка и т.д.).
Весь отрывок целиком посвящен образу молодого Блока. 
«И стала мне молодость сниться...» и есть тот мотив Блока,

49 Баевский B.C. Темы и вариации: Об историко-культурном контексте 
поэзии Б. Пастернака / /  Вопросы литературы, 1987. № 10, С. 30-59; 
36.
50 Там же, С. 36.

который подхватил и развил... Пастернак», — пишет B.C. Баевский50.
В поиске наиболее адекватного образного выражения грандиозного дара предвидения Блока, его удивительной чуткости к грядущим катаклизмам истории Пастернак очень точно 
соединил два сквозных образа блоковской лирики: образ ветра и образ кровавой зари. Мотив крови и порезов возникает в 
третьем отрывке в сцене покоса и связан с образом молодого 
Блока, который от неумения «ежа чуть не ранил с наскоку, 
/  Косой полоснул двух гадюк». В финале этого отрывка возникает устойчивая семантическая связь двух образов:
И ветер жестокий не к сроку 
Влетает и режется вдруг 
О косы, косцов, об осоку,
Резучую гущу излук.
(2, 99)
В четвертом отрывке мотив этот предстает в тревожном 
образе зловещей зари:
Зловещ горизонт и внезапен,
И в кровоподтеках заря,
Как след незаживших царапин 
И кровь на ногах косаря.
(2, 100)
Образ огневых штрихов, «небесных порезов, /  Предвестников бурь и невзгод» тесно связан с градационно разворачивающимся в четвертом отрывке образом ветра («большая гроза, непогода, великая буря, циклон»).
В «Ветре» Пастернак охватил весь путь поэта: шахматовс- 
кий период, второй и третий том, «Двенадцать». Мотивы второго тома блоковской лирики включаются в образную структуру «Ветра»: «Сеть речных излук» (Блок, 2, 10), «Резучую 
гущу излук» (Пастернак, 2, 99).
Нет счета небесным порезам,
Предвестникам бурь и невзгод,
И пахнет водой и железом 
И ржавчиной воздух болот
(2, 100)
— этот цвет и запах болотного мира вызывает в памяти «ржавую воду», «ржавчину волны», «ржавый воздух», «ржавые кочки и пни» цикла «Пузыри земли» и поэмы «Ночная фиалка».

«Ветер» — единственный цикл книги стихов «Когда разгуляется». Очевидная склонность Пастернака к циклизации 
лирики, во многом идущая от художественного опыта Блока, 
подчеркивает ключевое значение «Ветра» в книге. При внимательном прочтении становится очевидным, что блоковские 
мотивы пронизывают «Когда разгуляется». Отзвуки «Итальянских стихов» («Равенна») находим в стихотворениях «Ночь» 
и «Трава и камни». Отдельными вкраплениями в пастерна- 
ковской палитре появляется лиловый цвет — блоковский и 
врубелевский. Обращают на себя внимание блоковские ассоциации в связи с образом лирического героя книги Пастернака: образ двойника («Июль», «Вакханалия»); образ чердака и 
«чердачного» жителя («Перемена», «Ночь»). При этом окрашенные тревожными предчувствиями и безнадежностью образы лирики Блока попадают в светлую праздничную «именинную» атмосферу игры.
Подлинное творчество, с точки зрения Пастернака, всегда 
победа над смертью. Ярко отразилось такое понимание лирики Блока в романе «Доктор Живаго»: «Вдруг Юра подумал, 
что Блок — это явление Рождества во всех областях русской 
жизни, в северном городском быту и в новейшей литературе, 
под звездным небом современной улицы и вокруг зажженной 
елки в гостиной нынешнего века. Он подумал, что никакой 
статьи о Блоке не надо, а просто надо написать русское поклонение волхвов, как у голландцев, с морозами, волками и 
темным еловым лесом» (3, 82).
Пастернак воспринимал творчество и судьбу Блока как образец исполнения поэтом своего предназначения. В набросках предполагаемой статьи о Блоке Пастернак указал на «полное и инстинктивное созвучье» Блока его современности. 
Пастернака поразила «... угадка и находка образа мысли в 
эпоху преимущественно историческую, изобилующую народными движеньями, уличными происшествиями, не бытовую, 
но событийную» (4, 703).
Он открыто заговорил о Блоке в стихах и прозе, когда осознал свою судьбу завершенной, а себя — выполнившим свою 
миссию художника.