Антрепренер под диваном

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

АНТРЕПРЕНЕР  
ПОД ДИВАНОМ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

АНТРЕПРЕНЕР ПОД ДИВАНОМ 

Шел «Водевиль с переодеванием». Клавдия Матвеевна Дольская–Каучукова, молодая, симпатичная артистка, горячо преданная святому искусству, вбежала в свою уборную и начала сбрасывать с себя платье цыганки, чтобы в мгновение ока облечься в 
гусарский костюм. Во избежание лишних складок, чтобы этот 
костюм сидел возможно гладко и красиво, даровитая артистка 
решила сбросить с себя всё до последней нитки и надеть его поверх одеяния Евы. И вот, когда она разделась и, пожимаясь от 
легкого холода, стала расправлять гусарские рейтузы, до ее слуха 
донесся чей–то вздох. Она сделала большие глаза и прислушалась. Опять кто–то вздохнул и даже как будто прошептал: 
– Грехи наши тяжкие... Охх... 
Недоумевающая артистка осмотрелась и, не увидев в уборной 
ничего подозрительного, решила заглянуть на всякий случай под 
свою единственную мебель – под диван. И что же? Под диваном 
она увидела длинную человеческую фигуру. 
– Кто здесь?! – вскрикнула она, в ужасе отскакивая от дивана 
и прикрываясь гусарской курткой. 
– Это я... я... – послышался из–под дивана дрожащий шёпот. – 
Не пугайтесь, это я... Тсс! 
В гнусавом шёпоте, похожем на сковородное шипение, артистке не трудно было узнать голос антрепренера Индюкова. 
– Вы?! – возмутилась она, красная как пион. – Как... как вы 
смели? Это, значит, вы, старый подлец, всё время здесь лежали? 
Этого еще недоставало! 
– Матушка... голуба моя! – зашипел Индюков, высовывая 
свою лысую голову из–под дивана. – Не сердитесь, драгоценная! 
Убейте, растопчите меня как змия, но не шумите! Ничего я не видел, не вижу и видеть не желаю. Напрасно даже вы прикрываетесь, голубушка, красота моя неописанная! Выслушайте старика, 
одной ногой уже в могиле стоящего! Не за чем иным тут валяюсь, 
как только ради спасения моего! Погибаю! Глядите: волосы на 
голове моей стоят дыбом! Из Москвы приехал муж моей Глашеньки, Прындин. Теперь ходит по театру и ищет погибели моей. 
Ужасно! Ведь, кроме Глашеньки, я ему, злодею моему, пять тысяч должен! 
– Мне какое дело? Убирайтесь сию же минуту вон, иначе я... я 
не знаю, что с вами, с подлецом, сделаю! 

2 

– Тсс! Душенька, тсс! На коленях прошу, ползаю! Куда же мне 
от него укрыться, ежели не у вас? Ведь он везде меня найдет, сюда только не посмеет войти! Ну, умоляю! Ну, прошу! Часа два назад я его видел! Стою это я во время первого действия за кулисами, гляжу, а он идет из партера на сцену. 
– Стало быть, вы и во время драмы здесь валялись?– ужаснулась артистка. – И... и всё видели? 
Антрепренер заплакал: 
– Дрожу! Трясусь! Матушка, трясусь! Убьет, проклятый! Ведь 
уж раз стрелял в меня в Нижнем... В газетах писали! 
– Ах... это, наконец, невыносимо! Уходите, мне пора уже одеваться и на сцену выходить! Убирайтесь, иначе я... крикну, громко расплачусь... лампой в вас пущу! 
– Тссс!.. Надежда вы моя... якорь спасения! Пятьдесят рублей 
прибавки, только не гоните! Пятьдесят! 
Артистка прикрылась кучей платья и побежала к двери, чтобы 
крикнуть. Индюков пополз за ней на коленях и схватил ее за ногу 
повыше лодыжек. 
– Семьдесят пять рублей, только не гоните! – прошипел он, 
задыхаясь. – Еще полбенефиса прибавлю! 
– Лжете! 
– Накажи меня бог! Клянусь! Чтоб мне ни дна, ни покрышки... 
Полбенефиса и семьдесят пять прибавки! 
Дольская–Каучукова минуту поколебалась и отошла от двери. 
– Ведь вы всё врете... – сказала она плачущим голосом. 
– Провались я сквозь землю! Чтоб мне царствия небесного не 
было! Да разве я подлец какой, что ли? 
– Ладно, помните же... – согласилась артистка. – Ну, полезайте 
под диван. 
Индюков тяжело вздохнул и с сопеньем полез под диван, а 
Дольская–Каучукова стала быстро одеваться. Ей было совестно, 
даже жутко от мысли, что в уборной под диваном лежит посторонний человек, но сознание, что она сделала уступку только в 
интересах святого искусства, подбодрило ее настолько, что, сбрасывая с себя немного спустя гусарское платье, она уже не только 
не бранилась, но даже и посочувствовала: 
– Вы там выпачкаетесь, голубчик Кузьма Алексеич! Чего я 
только под диван ни ставлю! 
Водевиль кончился. Артистку вызывали одиннадцать раз и 
поднесли ей букет с лентами, на которых было написано: «Оста
3 

вайтесь с нами». Уходя после оваций к себе в уборную, она 
встретила за кулисами Индюкова. Запачканный, помятый и взъерошенный, антрепренер сиял и потирал руки от удовольствия. 
– Ха–ха... Вообразите, голубушка! – заговорил он, подходя к 
ней. – Посмейтесь над старым хрычом! Вообразите, то был вовсе 
не Прындин! Ха–ха... Чёрт его возьми, длинная рыжая борода 
меня с панталыку сбила... У Прындина тоже длинная рыжая борода... Обознался, старый хрен! Ха–ха... Напрасно только беспокоил вас, красавица... 
– Но вы же смотрите, помните, что мне обещали, – сказала 
Дольская–Каучукова. 
– Помню, помню, родная моя, но... голубушка моя, ведь то не 
Прындин был! Мы только насчет Прындина условились, а зачем 
я буду обещание исполнять, ежели это не Прындин? Будь то 
Прындин, ну, тогда, конечно, другое дело, а то ведь, сами видите, 
обознался... Чудака какого–то за Прындина принял! 
– Как это низко! – возмутилась актриса. – Низко! Мерзко! 
– Будь это Прындин, конечно, вы имели бы полное право требовать, чтоб я обещание исполнил, а то ведь чёрт его знает, кто 
он такой. Может, он сапожник какой или, извините, портной – 
так мне и платить за него? Я честный человек, матушка... Понимаю... 
И отойдя, он всё жестикулировал и говорил: 
– Если бы то был Прындин, то, конечно, я обязан, а то ведь 
кто–то неизвестный... какой–то, шут его знает, рыжий человек, а 
вовсе не Прындин.