Столетняя дискуссия: западничество и самобытность в русской философии


Российская Академия Наук Институт философии






А.Д.Сухов



Столетняя дискуссия: западничество и самобытность в русской философии














Москва
1998

ББК 87.3
С-91

Рецензенты:
кандидат филос. наук А.И.Абрамов кандидат филос. наук С.И.Бажов







С-91 СУХОВ А.Д. Столетняя дискуссия: западничество и самобытность в русской философии. - М., 1998. - 198 с.

           В книге рассказано о полемике, начатой в 1839 г. статьей А.С.Хомякова «О старом и новом» и продолжавшейся столетие. Западничество или самобытность? Следование имеющимся образцам или особый путь? Единственно возможно то развитие, которое дано Западу историей, или это не так? Подобные вопросы неизменно находились в центре внимания различных направлений русского философского и общественного сознания XIX и XX вв. Своей значимости идеи западничества и самобытности не утратили поныне. Оставленное нам наследие помогает осознать их суть.


ISBN 5-201-01963-3

© А.Д.Сухов, 1998 © ИФРАН, 1998

Введение



    В 1828—1831 гг. П.Я.Чаадаевым были написаны восемь «Философических писем». Некоторые из лиц, пользовавшихся доверием автора, имели доступ к рукописи и могли знакомиться с ее содержанием. Одно из писем, первое, было опубликовано в 1836 г. в журнале «Телескоп».
    Чаадаев писал о том, что несмотря на незавершенность европейского общества, свойственные ему недостатки и пороки «все же Царство Божие в известном смысле в нем действительно осуществлено...»¹. Именно это общество должно поэтому рассматриваться как образец для подражания. Чаадаев считал нелепостью предполагать, что европейский опыт, результат постепенного и длительного прогресса, можно усвоить сразу. И все же, по его мнению, чем более будет Россия стараться отождествить себя с Европой, «тем лучше нам будет»².
    Видимо, можно считать, что западничество появилось на свет в год завершения цикла Чаадаевских писем, — в 1831.
    Вслед за западничеством заявляет о себе славянофильство. Зародилось оно где-то в середине 30-х годов. Тогда же, по словам А.И.Кошелева, его историка и приверженца, «высказались первые начатки борьбы между нарождавшимся русским направлением и господствовавшим тогда западничеством. Почти единственным представителем первого был Хомяков...»³.
    В 1836 г. в журнале «Московский наблюдатель» была подготовлена к публикации небольшая статья «Несколько слов о философическом письме», авторство которой приписывается А. С.Хомякову. И ней ставился вопрос: «Неужели мы так ничтожны по сравнению с Европой, неужели мы в самом деле похожи на приемышей в общей семье человечества?»⁴. В статье выдвигались воз

3

ражения против такого мнения, хотя и было констатировано, что Россия отстала от Запада — еще со времен монгольского владычества. Статья была изъята цензурой из наборного экземпляра и осталась мало кому известной.
    Постепенно складывается круг лиц, не сочувствующих западническому направлению, так или иначе возражающих ему. В 1839 г. на суд людей, близких по духу, выносится рукописное сочинение Хомякова «О старом и новом». Оно имело целью идейно сплотить единомышленников, конкретизировать представления, бытовавшие на социально-психологическом уровне. Эта работа получила популярность в славянофильской среде, не осталась незамеченной и в западнической.
    Будущее становилось здесь в связь с прошедшим. Если бы ничего плодотворного и доброго в прежней истории России не было, то действительно приходилось бы все черпать в жизни других народов. Но летописи и архивы свидетельствуют об обратном. Поэтому следует продвигаться вперед, используя открытия Запада, но опираясь на собственное прошлое.
    Работа Хомякова положила начало славянофильству, его философским и социальным воззрениям. Хомяков пришел к тем взглядам, которые были изложены им в этой статье, уже давно, и значительно раньше середины 30-х годов. «Я знал Хомякова 37 лет, — свидетельствует Кошелев, — и основные его убеждения 1823 года остались те же и в 1860 году»⁵. Но славянофильство — не индивидуальная позиция Хомякова, а направление в общественном сознании. В 1839 г. было концептуально представлено то, что уже намечалось в сознании групповом, хотя и не достаточно четко. Работой «О старом и новом» обычно и датируют оформление нового идейного течения.
    Здесь не только изложено было новое учение и произведено отмежевание от западничества. Хомяков

4

выдвигает возражения и против упрощенных, с его точки зрения, представлений, получивших известное распространение в переживавшем стадию становления славянофильстве.
    Если согласно одной версии, говорит Хомяков, в прошлом страны нет ничего благородного, достойного уважения и подражания, ни одной светлой минуты, то по другой все было лучше в старые годы: существовало равенство, почти совершенное, всех сословий, власть была дружна с народом, церковь являлась свободной, чистой и просвещенной, и т.п. Но, считает Хомяков, обозрев эти мнения, «едва ли можно пристать к тому или другому»⁶.
    Вскоре, в том же 1839 г., названная работа была дополнена еще одним программным документом. Это было произведение, принадлежавшее перу И.В.Киреевского, — «В ответ А.С.Хомякову» (не предназначенное тогда для печати).
    Киреевский заявлял, что не имеет намерения писать сатиру на Запад — он высоко ценит тамошние удобства жизни общественной и частной. Но на Западе восторжествовал идеал бездушного расчета, ему органически свойственны нравственная апатия, всеобщий эгоизм. Путь, избранный там, не подходит России. В последние 200 лет она получила от Запада немало полезного, но нельзя отвлечься и от того, что создано ею самою на протяжении 1000 лет.
    Началом полемики можно считать 1839 г., когда славянофильство сознательно и системно противопоставило себя западничеству. Но противоборство это имело длительную предысторию. Интерес к судьбам России и путям, по которым ей предназначено следовать, проявлялся уже в средние века.
    Сравнивалась ли в это время Русь с соседями Востока?

5

    Нет, русских мыслителей при сопоставлениях привлекал Запад, и только Запад. Были обстоятельства, которые предопределяли это.
    Важнейшим фактором, группировавшим страны и народы в средние века, являлась религия. В рамках религиозной общности складывались идеология и культура. Религия утратила национальный характер, который был свойствен ей в древности, и обрела иной — наднациональный. Границы между наднациональными религиями устанавливались в ходе противоборства, но они не были произвольными. Ими очерчивался — пусть грубо, приблизительно — исторический и географический регион. Христианство являлось религией, общей для всего Европейского региона — как для западной его части, так и для восточной.
    Однако оно изначально не могло не считаться со многими реалиями, отличавшими различные области Европы. В нем длительное время совершалась дифференциация, на первых порах — исподволь, впоследствии же — въявь. К середине XI в. фактически завершилось обособление двух ветвей христианства, имевших центры в Риме и Константинополе. Спор об опресноках и субботнем посте, сам по себе совершенно недостаточный для выявления конфессиональных различий, послужил поводом и толчком для разделения в 1054 г. церквей — великой схизмы. Католицизм и православие становятся явлениями религиозной жизни — противостоящими друг другу, конкурирующими между собой.
    В Восточной Европе, в конце концов, обособился конфессиональный подвид — русское православие. На Руси христианство встретилось с бытовавшим здесь издавна язычеством и, вытесняя его, обогащалось его представлениями и обрядностью. Новая религия корректировалась реальными отличиями Руси от других стран, в том числе православных — Византии, Болгарии, Сербии. Русское православие не только отразило

6

особенности страны, но и само стало одним из ее характерных структурных компонентов.
    Успехи Московской Руси, собравшей вокруг себя русский народ, а затем и некоторые другие народы, относились общественным сознанием не только и даже не столько к политическим и военным акциям, сколько к православной идеологии. Неудачи других православных стран, прекративших свое существование или же продолживших его под иноземным владычеством, выдвинули на первый план не какое-либо иное православие, а именно русское. Москва стала восприниматься преемницей Рима, где сложилась христианская церковь, и Константинополя, второго Рима, отстаивавшего правую веру, когда первый изменил ей.
    Ищутся и находятся все новые связующие с Римом и Константинополем. В конце XV в. митрополит Зосима, глава Русской православной церкви, называет Ивана III новым царем Константином, а Москву — новым градом Константина. В это же время складывается легенда о вручении царских регалий («шапки Мономаха») византийским императором Константином Мономахом внуку — Киевскому князю Владимиру Мономаху⁷.
    В начале XVI в. монах Псковского Елиазарова Монастыря Филофей формулирует концепцию «Москва — третий Рим», согласно которой Москва является наследницей двух первых Римов, сыгравших столь значительную роль в истории христианства; она будет хранить доставшиеся ей духовные сокровища вечно, так что четвертому Риму уже не бывать⁸.
    Иван IV не довольствуется происхождением от Рюрика; он претендует на родство с римским императором Августом, считая, что династия Рюриковичей восходит, в свою очередь, к Прусу, брату Августа⁹.
    Превосходство Руси над Западом обретало, таким образом, всеобъемлющий характер. Третий Рим, истин
7

ная вера, прямое наследование власти римских императоров, родство с Августом... Кто мог все это превзойти?
    В XVII в. тональность и настрой русского общественного сознания начинают меняться. Европа представила такие достижения в сфере науки и культуры, которым трудно было что-либо противопоставить. Изоляционизм все более сменяется заимствованиями; модернизаторство теснит традиционализм; совершается обмирщение социальной жизни.
    Прежде восточноевропейский вариант общества отличался от западного тем, что он по-своему воплощал ценности феодализма. В XVII в. ситуация выглядит иначе. Европа обуржуазивается. Начавшаяся в 1640 г. Английская революция значительно ускорила те социальные процессы, которые давно уже, несмотря на противодействие сил старого порядка, шли. В XVII в. отставание России от Запада становится явным и не может оставаться незамеченным в правящих кругах.
    На грани XVII и XVIII столетий предпринимаются решительные попытки осовременить Россию, сблизить ее с Западом. Господствующий класс одевается в европейское платье. В духе европейской архитектуры отстраиваются новые и перестраиваются старые города. Столица государства получает нерусское название. С ападных оригиналов копируются правительственные учреждения, по иноземным образцам организуется армия.
    Но европеизация эта была поверхностной. Экономические структуры развивались в прежнем направлении. Крепостничество усилилось и достигло апогея. Оно шло вширь, захватывая новые группы населения, и по своему характеру приближалось к рабству. Самодержавие, формировавшееся с конца XV в., в империи получило свое завершение. Элементы, воспринятые с Запада, российский феодализм не расшатали, а сделали более жизнестойким. Обретя новые силы, он продержался еще полтора столетия и уступил свое место строю, шед-8

шему ему на смену, лишь в 1861 г., да и то не исчезнув при этом без остатка.
    Крутой поворот к Европе, совершенный в конце XVII—начале XVIII в., привел к падению идеологии третьего Рима и замене ее официальным западничеством, порочившим отвергнутое русское прошлое как дикость и варварство.
    Каждая из этих идеологий, задавшая тон в свое время, господствовала все же не безраздельно. В эпоху третьего Рима некоторые мыслители и общественные деятели ценили опыт, накопленный Западом, и призывали не чуждаться его. Князь И.А.Хворостинин, симпатизировавший Европе и католицизму, за свои взгляды подвергался опалам, гонениям, заточению в монастырь (он умер в 1625 г.). К числу приверженцев западного влияния в XVII в. В.О.Ключевский, наряду с ним, относит также А. Л. Ордина-Нащекина и Ф.М. Ртищева¹⁰. Последние стояли уже у руля правления.
    В общественном сознании второй половины XVII в. западники, или латинники, возлагавшие надежды на Запад и его культуру, вели наступательную и успешную борьбу с восточниками, или грекофилами, полагавшимися на традиционные ценности и учение о Москве — третьем Риме¹¹. Перевес, достигнутый западниками, явился предвестником скорого и полного торжества нового курса.
    Официально утвердившееся западничество также встречало возражения и противодействия — в сочинениях и деятельности М.В.Ломоносова, Д. И. Фонвизина, А.С.Грибоедова, некоторых других литераторов и ученых. А.И.Герцен составил целый реестр действий, шедших вразрез с «петербургским терроризмом образования», начиная с царевича Алексея, не сочувствовавшего петровским преобразованиям, и кончая российским воинством времен 1812 г., требовавшим смены Бар

9

клая с поста главнокомандующего из-за его нерусского происхождения¹².
    Если XVII столетию известны были западники и восточники, то в 90-х гг. XVIII в. появляются и первые «славянофилы»¹³ . Данное название закрепилось за А.С. Шишковым и его единомышленниками, которые обнаруживали склонность к русской старине, возражали против злоупотреблений галлицизмами и стремились обогатить русскую лексику за счет церковнославянской.
    Термины, появившиеся задолго до знаменитой дискуссии, и стали впоследствии теми старыми мехами, в которые было влито новое вино.
    В 30-х гг. XIX в. официальное сознание, двигавшееся по спирали, совершило еще один поворот, вернувшись к забытым мотивам самобытности. Были выдвинуты специфически русские охранительные начала: православие, самодержавие, народность. Они должны были стать залогом силы и величия государства. Автором новой концепции, Филофеем XIX столетия, явился С.С.Уваров, сформулировавший ее в 1832 г., будучи товарищем министра просвещения (с марта 1833 г. он министр). Теория Уварова была принята на самом верху, одобрена императором, приобрела официальный статус¹⁴.
    Уваров считал эту теорию якорем спасения. Действительно, наступили такие времена, которые требовали для сохранения существующего новых усилий, иных, чем прежде, мер. Официальное западничество исчерпало свои возможности. Если в начале XVIII столетия Европа, за исключением немногих стран (Нидерланды, Англия), еще оставалась феодальной, то к 30-м годам XIX в. она являлась уже почти всецело буржуазной. Россия была здесь теперь основным бастионом старых порядков, и ориентировать ее на Запад значило бы признать правомерность буржуазного развития и сопутствовавших ему революционных событий (революции — после Великой французской — следовали в различных

10