Произведение искусства

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ПРОИЗВЕДЕНИЕ 
ИСКУССТВА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА 

Держа под мышкой что–то, завернутое в 223-й нумер «Биржевых ведомостей», Саша Смирнов, единственный сын у матери, 
сделал кислое лицо и вошел в кабинет доктора Кошелькова. 
– А, милый юноша! – встретил его доктор. – Ну, как мы себя 
чувствуем? Что скажете хорошенького? 
Саша заморгал глазами, приложил руку к сердцу и сказал 
взволнованным голосом: 
– Кланялась вам, Иван Николаевич, мамаша и велела благодарить вас... Я единственный сын у матери, и вы спасли мне 
жизнь... вылечили от опасной болезни, и... мы оба не знаем, как 
благодарить вас. 
– Полно, юноша! – перебил доктор, раскисая от удовольствия. 
– Я сделал только то, что всякий другой сделал бы на моем месте. 
– Я единственный сын у своей матери... Мы люди бедные и, 
конечно, не можем заплатить вам за ваш труд, и... нам очень совестно, доктор, хотя, впрочем, мамаша и я... единственный сын у 
матери, убедительно просим вас принять в знак нашей благодарности... вот эту вещь, которая... Вещь очень дорогая, из старинной бронзы... редкое произведение искусства. 
– Напрасно! – поморщился доктор. – Ну, к чему это? 
– Нет, уж вы, пожалуйста, не отказывайтесь, – продолжал 
бормотать Саша, развертывая сверток. – Вы обидите отказом и 
меня и мамашу... Вещь очень хорошая... из старинной бронзы... 
Досталась она нам от покойного папаши, и мы хранили ее, как 
дорогую память... Мой папаша скупал старинную бронзу и продавал ее любителям... Теперь мамаша и я этим же занимаемся... 
Саша развернул вещь и торжественно поставил ее на стол. Это 
был невысокий канделябр старой бронзы, художественной работы. Изображал он группу: на пьедестале стояли две женские фигуры в костюмах Евы и в позах, для описания которых у меня не 
хватает ни смелости, ни подобающего темперамента. Фигуры кокетливо улыбались и вообще имели такой вид, что, кажется, если 
бы не обязанность поддерживать подсвечник, то они спрыгнули 
бы с пьедестала и устроили бы в комнате такой дебош, о котором, 
читатель, даже и думать неприлично. 
Поглядев на подарок, доктор медленно почесал за ухом, крякнул и нерешительно высморкался. 

2 

– Да, вещь, действительно, прекрасная, – пробормотал он, – 
но... как бы выразиться, не того... нелитературна слишком... Это 
уж не декольте, а чёрт знает что... 
– То есть почему же? 
– Сам змий–искуситель не мог бы придумать ничего сквернее. 
Ведь поставить на столе такую фантасмагорию значит всю квартиру загадить! 
– Как вы странно, доктор, смотрите на искусство! – обиделся 
Саша. – Ведь это художественная вещь, вы поглядите! Столько 
красоты и изящества, что душу наполняет благоговейное чувство 
и к горлу подступают слезы! Когда видишь такую красоту, то забываешь всё земное... Вы поглядите, сколько движения, какая 
масса воздуху, экспрессии! 
– Всё это я отлично понимаю, милый мой, – перебил доктор, – 
но ведь я человек семейный, у меня тут детишки бегают, дамы 
бывают. 
– Конечно, если смотреть с точки зрения толпы, – сказал Саша, – то, конечно, эта высокохудожественная вещь представляется в ином свете... Но, доктор, будьте выше толпы, тем более, что 
своим отказом вы глубоко огорчите и меня и мамашу. Я единственный сын у матери... вы спасли мне жизнь... Мы отдаем вам 
самую дорогую для нас вещь, и... и я жалею только, что у вас нет 
пары для этого канделябра... 
– Спасибо, голубчик, я очень благодарен... Кланяйтесь мамаше, но, ей–богу, сами посудите, у меня тут детишки бегают, дамы 
бывают... Ну, впрочем, пусть остается! Ведь вам не втолкуешь. 
– И толковать нечего, – обрадовался Саша. – Этот канделябр 
вы тут поставьте, вот около вазы. Эка жалость, что пары нет! Такая жалость! Ну, прощайте, доктор. 
По уходе Саши доктор долго глядел на канделябр, чесал у себя за ухом и размышлял. 
«Вещь превосходная, спора нет, – думал он, – и бросать ее 
жалко... Оставить же у себя невозможно... Гм!.. Вот задача! Кому 
бы ее подарить или пожертвовать?» 
После долгого размышления он вспомнил про своего хорошего приятеля, адвоката Ухова, которому был должен за ведение 
дела. 
– И отлично, – решил доктор. – Ему, как приятелю, неловко 
взять с меня деньги, и будет очень прилично, если я презентую 

3 

ему вещь. Отвезу–ка я ему эту чертовщину! Кстати же он холост 
и легкомыслен... 
Не откладывая дела в дальний ящик, доктор оделся, взял канделябр и поехал к Ухову. 
– Здорово, приятель! – сказал он, застав адвоката дома. – Я к 
тебе... Пришел благодарить, братец, за твои труды... Денег не хочешь брать, так возьми хоть эту вот вещицу... вот, братец ты 
мой... Вещица – роскошь! 
Увидев вещицу, адвокат пришел в неописанный восторг. 
– Вот так штука! – захохотал он. – Ах, чёрт подери его совсем, 
придумают же, черти, такую штуку! Чудесно! Восхитительно! 
Где ты достал такую прелесть? 
Излив свой восторг, адвокат пугливо поглядел на двери и сказал: 
– Только ты, брат, убери свой подарок. Я не возьму... 
– Почему? – испугался доктор. 
– А потому... У меня бывают тут мать, клиенты... да и от прислуги совестно. 
– Ни–ни–ни... Не смеешь отказываться! – замахал руками доктор. – Это свинство с твоей стороны! Вещь художественная... 
сколько движения... экспрессии... И говорить не хочу! Обидишь! 
– Хоть бы замазано было, или фиговые листочки нацепить... 
Но доктор еще пуще замахал руками, выскочил из квартиры 
Ухова и, довольный, что сумел сбыть с рук подарок, поехал домой... 
По уходе его адвокат осмотрел канделябр, потрогал его со 
всех сторон пальцами и, подобно доктору, долго ломал голову 
над вопросом: что делать с подарком? 
«Вещь прекрасная, – рассуждал он, – и бросить жалко, и держать у себя неприлично. Самое лучшее – это подарить кому–
нибудь... Вот что, поднесу–ка я этот канделябр сегодня вечером 
комику Шашкину. Каналья любит подобные штуки, да и кстати 
же у него сегодня бенефис...» 
Сказано – сделано. Вечером тщательно завернутый канделябр 
был поднесен комику Шашкину. Весь вечер уборную комика 
брали приступом мужчины, приходившие полюбоваться на подарок; всё время в уборной стоял восторженный гул и смех, похожий на лошадиное ржанье. Если какая–нибудь из актрис подходила к двери и спрашивала: «Можно войти?», то тотчас же слышался хриплый голос комика: 

4 

– Нет, нет, матушка! Я не одет! 
После спектакля комик пожимал плечами, разводил руками и 
говорил: 
– Ну, куда я эту гадость дену? Ведь я на частной квартире живу! У меня артистки бывают! Это не фотография, в стол не спрячешь! 
– А вы, сударь, продайте, – посоветовал парикмахер, разоблачая комика. – Тут в предместье живет старуха, которая покупает 
старинную бронзу... Поезжайте и спросите Смирнову... Ее всякий 
знает. 
Комик послушался... Дня через два доктор Кошельков сидел у 
себя в кабинете и, приложив палец ко лбу, думал о желчных кислотах. Вдруг отворилась дверь и в кабинет влетел Саша Смирнов. Он улыбался, сиял и вся его фигура дышала счастьем... В руках он держал что–то завернутое в газету. 
– Доктор! – начал он, задыхаясь. – Представьте мою радость! 
На ваше счастье, нам удалось приобрести пару для вашего канделябра!.. Мамаша так счастлива... Я единственный сын у матери... 
вы спасли мне жизнь... 
И Саша, дрожа от чувства благодарности, поставил перед доктором канделябр. Доктор разинул рот, хотел было что–то сказать, 
но не сказал ничего: у него отнялся язык.