Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Прогресс и определение образования

Бесплатно
Основная коллекция
Артикул: 626885.01.99
Толстой, Л.Н. Прогресс и определение образования [Электронный ресурс] / Л.Н. Толстой. - Москва : Инфра-М, 2014. - 30 с. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/506001 (дата обращения: 29.03.2024)
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
Л.Н. Толстой  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПРОГРЕСС  
И ОПРЕДЕЛЕНИЕ 
ОБРАЗОВАНИЯ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

ПРОГРЕСС И ОПРЕДЕЛЕНИЕ ОБРАЗОВАНИЯ 

(Ответ г-ну Маркову. «Русский вестник», 1862 г., № 5) 
Главные пункты разногласия г. Маркова с нашим взглядом на 
образование формулированы следующим образом: «1. Мы признаем право одного поколения вмешиваться в воспитание другого. 2. Мы признаем право высших классов вмешиваться в народное образование. 3. Мы не согласны с яснополянским определением образования. 4. Думаем, что школы не могут и не должны 
быть изъяты из-под исторических условий. 5. Думаем, что современные школы гораздо ближе отвечают современным потребностям, чем средневековые. 6. Считаем паше воспитание не вредным, а полезным. 7. Думаем, что полная свобода воспитания, как 
ее понимает граф Толстой, вредна и невозможна. 8. Думаем, наконец, что устройство яснополянской школы противоречит убеждениям редактора Ясной Поляны». 
(«Рус. вест.». 1862 г., № 5, стр. 186.) 
Прежде чем отвечать на каждый из этих пунктов, мы попытаемся отыскать основную причину разногласия вашего взгляда с 
взглядом г. Маркова, возбудившим общее сочувствие как педагогической, так и не педагогической публики. 
Причина эта заключается в недосказанности нашего взгляда, 
которую мы постараемся пополнить, и в неточности и ограниченности понимания со стороны г. Маркова и вообще публики 
наших положений, которые мы и постараемся разъяснить. Очевидно, что разногласие происходит от различия понимания и, 
вследствие того, определения самого образования. Г. Марков говорит: мы не согласны с яснополянским определением образования. Но г. Марков не опровергает наше определение, а делает 
свое определение. Главный вопрос состоит в том: наше или г. 
Маркова определение образования справедливо? Мы сказали: образование, в самом общем смысле, обнимающее и воспитание, 
есть, по нашему убеждению, та деятельность человека, которая 
имеет основанием потребность к равенству и неизменный закон 
движения вперед образования, и сознаемся в том, что слова эти, 
на которые г. Марков просит читателя обратить особое внимание, 
для большинства публики и г. Маркова требовали объяснения. Но 
прежде чем дать эти объяснения, мы считаем необходимым сделать отступление о том, почему г. Марков и вообще публика не 

2 

захотели понять этого определения и не обратили на него никакого внимания. 
Со времен Гегеля и знаменитого афоризма «что исторично, то 
разумно» в литературных и изустных спорах, в особенности у 
нас, царствует один весьма странный умственный фокус, называющийся историческое воззрение. Вы говорите, например, что 
человек имеет право быть свободным, судиться на основании 
только тех законов, которые он сам признает справедливыми, а 
историческое воззрение отвечает, что история выработывает известный исторический момент, обусловливающий известное историческое законодательство и историческое отношение к нему 
народа. Вы говорите, что вы верите в бога, - историческое воззрение отвечает, что история выработывает известные религиозные воззрения и отношения к ним человечества. Вы говорите, что 
Илиада есть величайшее эпическое произведение, - историческое 
воззрение отвечает, что Илиада есть только выражение исторического сознания народа в известный исторический момент. На 
этом основании историческое воззрение не только не спорит с 
вами о том, необходима ли свобода для человека, о том, есть или 
нет бога, о том, хороша или не хороша Илиада, не только ничего 
не делает для достижения той свободы, которой вы желаете, для 
убеждения или разубеждения вас в существовании бога или в 
красоте Илиады, а только указывает вам то место, которое ваша 
внутренняя потребность, любовь к правде или красоте, занимает 
в истории; оно только сознает, но сознает не путем непосредственного сознания, а путем исторических умозаключений. Скажите, что вы любите или вери 1000 те во что-нибудь, - историческое 
воззрение говорит: любите и верьте, и ваша любовь и вера найдут 
себе место в нашем историческом воззрении. Пройдут века, и мы 
найдем то место, которое вы будете занимать в истории; но вперед знайте, что то, что вы любите, - не безусловно прекрасно, и 
то, во что вы верите, - не безусловно справедливо; но забавляйтесь, дети, - ваша любовь и вера найдут себе место и приложение. 
К какому хотите понятию стоит только приложить слово: историческое, - и понятие это теряет свое жизненное, действительное 
значение и получает только искусственное и неплодотворное 
значение, в каком-то искусственно составленном историческом 
миросозерцании. 
Г. Марков говорит: «Общая цель есть результат всей жизни, 
окончательный вывод из действия разнородных сил. Его можно 

3 

видеть только при окончании, и в нем пока нет нужды. Стало 
быть, и педагогия вправе не иметь конечной цели, вправе стремиться к своим временным и местным целям, по преимуществу 
имеющим значение для жизни» (Р. в., No 5, стр. 153). Искать критериум педагогики, по его мнению, бесполезно. Достаточно 
знать, что мы находимся в исторических условиях, - и все хорошо. 
Г. Марков вполне усвоил себе историческое воззрение; он, как 
и большинство русских мыслящих людей нашего времени, обладает искусством присоединять понятие исторического ко всякому 
явлению жизни, умеет наговорить много ученого и остроумного, 
в историческом смысле, на каждый случай, вполне владеет историческим каламбуром. В первой статье «Ясной Поляны» сказано 
было, что образование имеет своим основанием потребность к 
равенству и закон движения вперед образования. Хотя высказанное и без доказательств, это положение объясняло причину явления. Можно было не согласиться и требовать доказательств; но 
только историческое воззрение может не чувствовать необходимости изыскания причин такого явления, каково образование. Г. 
Марков говорит: «Желательно, чтобы читатель с особенным вниманием остановился на этих словах. Мне они просто кажутся 
бесплодною натяжкою, затемняющею смысл всем понятных вещей. Зачем тут потребность равенства, инстинкт; зачем особенно 
этот фатум, неведомый закон движения, не позволяющий одного, 
повелевающий делать другое? Кто его признал, или доказал? Если опровергнуть, как делает граф Толстой, воспитательное влияние взрослого поколения на молодое, то в чем надобно видеть 
этот чудный закон? Мать любит ребенка, хочет удовлетворить 
его нуждам и сознательно, без всякой мистической потребности, 
чувствует надобность приноровиться к его зачаточному рассудку, 
говорить с ним простейшим языком. Она не только не стремится 
к равенству с своим ребенком, что было бы в высшей степени 
противоестественно, а, напротив, намеренно старается передать 
ему весь запас своего знания. В этой-то естественной передаче 
умственных приобретений от одного поколения к другому и состоит движение образования, не нуждающееся ни в каких новых 
специальных законах. Каждый век кидает в общую кучу свою 
горсть, и чем дальше мы живем, тем выше поднимается эта куча, 
тем выше и мы с ней поднимаемся. Эго известно до избитости, и 

4 

я не вижу никакого оправдания в стремлениях потрясти такую, 
логически и исторически очевидную, истину». 
Вот лучший образец исторического воззрения. Вы ищете объяснения знаменательнейшему явлению жизни, вы полагаете, что 
нашли общий закон, служащий основанием явления, вы полагаете, что нашли идеал, к которому стремится человечество, и критериум его деятельности, - вам отвечают, что есть куча, которая 
растет с каждым веком, и что это известно до избитости. Хорошо 
ли, что она растет? зачем она растет? - на эти вопросы вам не отвечают и удивляются еще, что вы хлопочете о разрешении таких 
вопросов. 
В другом месте, перефразируя наши слова, г. Марков говорит: 
«Каждое поколение мешает развиваться новому; чем дальше, тем 
больше противодействий, тем хуже. Странный, подумаешь, прогресс! Если бы, не доверяя истории, мы были обязаны верить яснополянской теории, пришлось бы, пожалуй, поверить, что мир 
все хилел да хилел от тысячелетних противод 1000 ействий и что 
смерть его теперь не за горами, а за плечами» (стр. 152, ibid.). 
«Хорош прогресс!» Нет, очень дурен, - я только про это и говорил. Я не держусь религии прогресса, а кроме веры, ничто не 
доказывает необходимости прогресса. «Неужели мир все хилел 
да хилел?» Я только это и старался доказывать, с тою только разницею, что хилеет не все человечество, а та часть его, которая 
подлежит деятельности того образования, которое защищает г. 
Марков. 
Но вот где является в полном блеске историческое воззрение 
г. Маркова. 
«Ясную Поляну смущает то обстоятельство, что в различные 
времена люди учат различному и различно. Схоластики одному, 
Лютер другому, Руссо по-своему, Песталоцци опять по-своему. 
Она видит в этом невозможность установить критериум педагогики, и на этом основании отвергает педагогику. А мне кажется, 
она сама указала на этот необходимый критериум, приводя упомянутые примеры. Критериум в том, чтоб учить соображаясь с 
потребностями времени. Он прост и в совершенном согласии с 
историей и логикой. Лютер оттого только и мог быть учителем 
целого столетия, что сам был созданием своего века, думал его 
мыслию и действовал по его вкусу. Иначе его огромное влияние 
было бы или невозможно, или сверхъестественно; не походи ou 
на своих современников, он бы исчез бесплодно, как непонятное, 

5 

никому не нужное явление, пришлец среди народа, которого даже языка он не понимает. То же и с Руссо и всяким другим. Руссо 
формулировал в своих теориях накипевшую ненависть своего века к формализму и искусственности, его жажду простых, сердечных отношений. Это была неизбежная реакция против версальского склада жизни; и если бы только один Руссо чувствовал ее - 
не явился бы век романтизма, не явились бы универсальные замыслы переродить человечество, декларации прав, Карлы Моры 
и все подобное. Упрекать Лютера и Руссо за то, что они, вооружась против исторических уз, навязывали людям свои теории, 
значит, упрекать целый век в незаконности его настроения. Целому веку теорий не навяжешь. 
Но от его теории вряд ли зато отделаешься. Мне непонятно, 
чего бы хотел граф Толстой от педагогики. Он все о крайней цели, о незыблемом критериуме хлопочет. Нет этих, так, по его 
мнению, не нужно никаких. Отчего же не вспомнит он о жизни 
отдельного человека, о своей собственной? Ведь он, конечно, не 
знает крайней цели своего существования, не знает общего философского критериума для деятельности всех периодов своей жизни. А ведь живет же он и действует; и оттого только живет и действует, что в детстве имел одну цель и один Критериум, в молодости другие, теперь опять новые и так далее. Был он, верно, и 
шалуном-мальчиком, - у тех известно какой критериум, и религиозным юношей, и либералом-поэтом, и практическим деятелем 
жизни; каждое такое естественное настроение духа заставляло 
его иначе глядеть на мир, иного ждать и иным руководствоваться. В этих постоянных сменах взглядов и состоит богатство развития человечества, его философская и житейская опытность. В 
чем граф Толстой видит упрек человечеству и педагогии, их противоречие самим себе, в том я вижу необходимость, естественность и даже достоинство» (стр. 159 - 160, ibid.). 
Как много, кажется, сказано, как умно, как много сведений, 
какой спокойно-исторический взгляд на все! Сам стоишь на каком-то воображаемом возвышении, а под тобою действуют и 
Руссо, и Шиллеры, и Лютер, и французские революции; с исторической высоты одобряешь или не одобряешь их исторические 
поступки и раскладываешь по историческим рамкам. Мало того, 
и каждая личность человеческая тоже там где-то копошится, подчиненная неизменным историческим законам, которые мы знаем, 
но конечной цели ни у кого нет и быть не может, есть одно исто
6 

рическое воззрение! Но ведь мы совсем не о том спрашиваем, мы 
пытаемся найти тот общий умственный закон, которым руководилась деятельность человека в образовании и который поэтому 
мог бы служить критериумом правильности человеческой деятельности в образовании. Историческое же воззрений на все наши попытки отвечает т 1000 олько тем, что Руссо и Лютер были 
произведениями своего времени. Мы ищем то вечное начало, которое выразилось в них, а нам говорят о той форме, в которой оно 
выразилось, и распределяют их по классам и отрядам. Нам говорят, что критериум только в том, чтоб учить сообразно потребностям времени, и говорят, что это очень просто. Учить сообразно 
догматам христианской или магометанской религии - я понимаю, 
но учить сообразно потребностям времени - я решительно не понимаю ни одного слова из этой фразы. Какие это потребности? 
Кто их определит? Где они выразятся? Очень, может быть, забавно рассуждать вкривь и вкось о тех исторических условиях, которые заставили Руссо выразиться именно в той форме, в какой он 
выразился, но найти те исторические условия, в которые имеет 
выразиться будущий Руссо, невозможно. 
Мне понятно, почему Руссо с озлоблением писал против искусственности жизни, во решительно непонятно, почему явился 
Руссо и почему он открыл великие истины. Мне дела нет до Руссо и его обстановки, меня занимают только те мысли, которые он 
высказал, и поверять и понять его мысль я могу только мыслью, а 
не рассуждениями о его месте в истории. 
Выразить и определить этот критериум в педагогии было моей 
задачей. Историческое же воззрение, не идя за мною по этому пути, отвечает, что и Руссо и Лютер были на своем месте (как будто 
они могли быть не на своем месте), и что бывают различные 
школы (как будто мы этого не знаем), и что каждая приносит 
зерно в эту таинственную историческую кучу. Историческое воз-
зрение может породить много занимательных разговоров, когда 
делать нечего, объяснить то, что всем известно; но сказать слово, 
на котором бы могла строиться действительность, оно не в состоянии. Ежели оно и проговорится, то скажет только фразу, вроде того, что надо учить сообразно с потребностями времени. 
Скажите же нам, - какие эти потребности в Сызрани, в Женеве, 
на Сыр-Дарье? Где можно найти выражение этих потребностей и 
потребности времени - какого времени? Уж ежели речь пошла об 
историческом, то в настоящем есть только момент исторический. 

7 

Один принимает требования 25 годов за требования настоящего; 
другой знает требования августа 1862 года, третий считает настоящими требованиями требования средневековые. Повторяю, 
ежели умышленно написана фраза: учить сообразно с требованиями времени, для нас ни в одном слове не имеющая смысла, 
мы просим - укажите нам эти требования; мы от всей души, искренно говорим, что мы желали бы знать эти требования и не 
знаем их. 
Мы могли бы привести еще много образцов исторического 
воззрения г. Маркова ссылками на Trivium и Quadrivium Кассиодора, и Фомы Аквинского, и Шекспира, и Гамлета, и тому подобными интересными и приятными разговорами. Но все эти места 
также не отвечают на наши запросы, и потому мы ограничимся 
разъяснением причин несостоятельности исторического взгляда 
относительно философских вопросов. 
Причина эта заключается в следующем: люди с историческим 
воззрением предположили, что отвлеченная мысль, которую они 
любят в ругательном смысле называть метафизикой, бесплодна, 
как скоро она противоположна историческим условиям, т. е., говоря проще, царствующим убеждениям; что мысль эта даже бесполезна, так как открыт общий закон, по которому человечество 
двигается вперед и без участия мысли, противоположной царствующим убеждениям. Мнимый этот закон человечества называется прогресс. Вся причина не только разногласия нашего с т. 
Марковым, но и совершенного пренебрежения к нашим доводам 
и неотвечания на них заключается в том, что г. Марков верит в 
прогресс, а я не имею этого верования. 
Что же это такое понятие прогресса и вера в него? Основная 
мысль прогресса и выражение его будет следующее: «Человечество постоянно видоизменяется, переживает прошедшее, удерживая от него начатые труды и воспоминания». В переносном 
смысле это видоизменение человеческих отношений мы называем движением, и видоизменение прошедшего мы называем назад, 
будущее видоизменение называем вперед. Вообще, в переносном 
смысле, говорим, что 1000 человечество движется вперед. Хотя и 
выраженное не ясно, в переносном смысле, это положение несомненно. Но за этим несомненным положением верующие в прогресс и историческое развитие делают другое недоказанное положение, что будто человечество в прежнее время пользовалось 
меньшим благосостоянием, и чем далее назад, тем менее, и чем 

8 

более вперед, тем более. Из этого выводят, что для плодотворной 
деятельности необходимо действовать только сообразно с историческими условиями; и что, по закону прогресса, всякое историческое, действие поведет к увеличению общего благосостояния, 
т. е. будет хорошо, что все попытки остановить или противоречить даже движению истории - бесполезны. Вывод этот незаконен потому, что второе положение о постоянном улучшении человечества на пути прогресса ничем не доказано и несправедливо. 
Во всем человечестве с незапамятных времен происходит 
процесс прогресса, говорит историк, верующий в прогресс, и доказывает это положение, сравнивая, положим, Англию 1685 года 
с Англиею нашего времени. Но ежели бы даже и можно было доказать, сравнивая Россию, Францию и Италию нашего времени с 
древним Римом, Грециею, Карфагеном и т. д., что благосостояние 
новых народов более благосостояния древних, - меня при этом 
всегда поражает одно непонятное явление: выводят общий закон 
для всего человечества из сравнения одной малой части человечества, Европы, в прошедшем и настоящем. Прогресс есть общий 
закон для человечества, говорят они, только кроме Азии, Африки, 
Америки, Австралии, кроме миллиарда людей. Нами замечен закон прогресса в герцогстве Гогенцоллерн-Сигмарингенском, 
имеющем 3 тысячи жителей. Нам известен Китай, имеющий 200 
миллионов жителей, опровергающих всю нашу теорию прогресса, и мы ни минуты не сомневаемся, что прогресс есть общий закон всего человечества и что мы, верующие в прогресс, правы, а 
не верующие в него виноваты, и с пушками и ружьями идем 
внушать китайцам идею прогресса. Здравый же смысл говорит 
мзде, что ежели большая часть человечества, весь так называемый Восток, не подтверждает закона прогресса, а, натратив, опровергает его, то закона этого не существует для всего человечества, и существует только верование в него известной части человечества. Я, как и все люди, свободные от суеверия прогресса, 
вижу только, что человечество живет, что воспоминания прошедшего так же увеличиваются, как и исчезают; что труды прошедшего часто служат основой для новых трудов настоящего, 
часто служат преградой для них; что благосостояние людей то 
увеличивается в одном месте, в одном слое и в одном смысле, то 
уменьшается; что как бы мне ни желательно было, я не могу найти никакого общего закона в жизни человечества; а что подвести 

9 

историю под идею прогресса точно так же легко, как подвести ее 
под идею регресса или под какую хотите историческую фантазию. Скажу более: я не вижу никакой необходимости отыскивать 
общие законы в истории, не говоря уже о невозможности этого. 
Общий вечный закон написан в душе каждого человека. Закон 
прогресса, или совершенствования, написан в душе каждого человека и, только вследствие заблуждения, переносится в историю. Оставаясь личным, этот закон плодотворен и доступен каждому; перенесенный в историю, он делается праздной, пустой 
болтовней, ведущей к оправданию каждой бессмыслицы и фатализма. Прогресс вообще, во всем человечестве, есть факт недоказанный и несуществующий для всех восточных народов, и потому сказать, что прогресс есть закон человечества, столь же неосновательно, что сказать, что все люди бывают белокурые за исключением черноволосых. 
Но, может быть, мы все еще не так определили прогресс, как 
его понимают многие. Мы пытаемся дать ему самое общее и разумное определение. Может быть, прогресс есть закон, открытый 
только европейскими народами, но столь разумный, что ему 
должно подлежать все человечество. В этом смысле прогресс 
есть путь, по которому идет известная часть человечества и который признает эта часть человечества ведущим ее к благосостоянию. В таком смысле понимает Бокль прогресс цивилизации европейских народов, включая в это общее по 1000 нятие прогресса 
- прогресс социальный, экономический, наук, искусств, ремесл и 
в особенности изобретения пороха, книгопечатания и путей сообщения. Такое определение прогресса ясно и понятно; но невольно представляются вопросы: 1-й, - кто решил, что этот прогресс уведет к благосостоянию? Для того чтобы поверить этому, 
мне нужно, чтобы не исключительные лица, принадлежащие к 
исключительному классу: историки, мыслители и журналисты - 
признали это, но чтобы вся масса народа, подлежащая действию 
прогресса, признала, что прогресс ведет ее к благосостоянию. Мы 
же видим постоянно противоречащее этому явление. 2-й вопрос 
состоит в следующем: что признать благосостоянием: улучшение 
ли путей сообщения, распространении книгопечатания, освещение улиц газом, расположение домов призрения бедных, бордели 
и т. п. или первобытное богатство природы - леса, дичь, рыбу, 
сильное физическое развитие, чистоту нравов и т. п.? Человечество живет одновременно столь многоразличными сторонами 

10