Идея "собирания Руси" в творчестве М. Горького и Г. Д. Гребенщикова 1910-х годов

,S~ojiblc
C U U i 
I n t i b f c u u :

БёГЛЯА HS Ш  БЕКЛ

f II

Редакционная коллегия:
Спиридонова Л.А. (отв. редактор), Евдокимов А.В., Гавриш Т.Р. 
Ответственный секретарь: Егорова Ю.М.

Рецензенты:
Доктор филологических наук Терёхина В.Н.
Доктор филологических наук Гачева А.Г.

МАКСИМ ГОРЬКИЙ: ВЗГЛЯД ИЗ XXI ВЕКА. Горьковские юбилейные чтения 2008 года: Материалы Международной конференции 
(Москва, 2008 г.). -  М., 2010. -  358 с.

Труд создан по итогам Международной научной юбилейной конференции «Горьковские чтения», состоявшейся в ИМЛИ им. А.М. Горького 27-28 марта 2008 года и посвященной 140-летию со дня рождения 
писателя. В сборник вошли работы известных литературоведов из 
Франции, Италии, Польши, Украины и ведущих горьковедов из ИМЛИ, 
МГУ, ИР ЛИ (Пушкинский дом), Нижегородского Государственного 
университета, РИГУ (Москва) и научных центров Казани, Саратова, 
Тольятти, Брянска и др. В данном издании освещаются следующие темы: «М. Горький в современном мире», «Жизнь и творчество А.М. 
Горького», «М. Горький и русские писатели», «Эпистолярное наследие 
Горького» и т.д.
Книга рассчитана не только на учёных, историков и социологов, но и 
на широкий круг читателей, интересующихся судьбами русской культуры XX века.

© ИМЛИ им. А.М. Горького РАН 
Отдел изучения и издания творчества М. Г орького, 2008
© Издательство «Наука», 2008

ИДЕЯ «СОБИРАНИЯ РУСИ» В ТВОРЧЕСТВЕ 
М. ГОРЬКОГО И Г.Д. ГРЕБЕНЩИКОВА 1910-х годов

Л.В. Суматохина
[г. Москва)

Идея «духовного собирания Руси» в начале 1910-х годов многое определяла в общественно-политической и литературной деятельности 
М. Горького. Его публицистика (статья «О современности», цикл «Издалека») и письма полны размышлений о необходимости объединения и 
культурного развития наций и областей огромной Империи.
Под «собиранием Руси» Горький прежде всего понимал объединение 
сил демократической интеллигенции и ознакомление русского читателя 
с культурным творчеством окраин. Эта идея тесно связана с мечтой писателя о единении всего человечества под знаменем европейской культуры.
Звучит эта тема и в переписке с сибирским писателем Г.Д. Гребенщиковым. Ряд оценок его ранних произведений в письмах Горького 
сделан в этом идейном контексте. Указывая на некоторые недостатки 
рассказов и повестей Гребенщикова, Горький отмечал крайности областничества, мешающие молодому автору быть художественно точным. 
Первый вариант повести «Ханство Батырбека» он предложил Гребенщикову по возможности сократить как «слишком этнографичный»: 
«Бытовое — очень любопытно, но оно важнее там, где в частном- 
бытовом Вы сумеете подметить и показать мне, читателю, — мировое, 
обще-человечье. Мы с Вами о чем заботимся, над чем бьемся? Не хотим 
ли мы убедить мир — "ты еси един", все твои скорби, муки, надежды, 
желания — одинаковы на всех точках планеты нашей? Верно? Вот Вам 
высота, с которой жизнь Батырбека становится столь же интересна и 
поучительна, как Ваша, моя, жизнь культурного француза и т.д.»*, — 
писал он 7(20) ноября 1912 г.
А в январе 1913 года, получив первую книгу Гребенщикова и в целом высоко оценив ее , Горький замечал: «“Пришельцы” — очень уж 
перегружены “областным национализмом” — оставьте сей вопрос публицистике, если не чувствуете в себе силы быть объективным в этом 
вопросе, когда пишете рассказ»^. Следует отметить, что именно в публицистике Горький дает широко известные жесткие оценки русского

человека, создавая в художественном творчестве более сложную картину мира.
Сюжет рассказа Гребенщикова «Пришельцы» связан с актуальнейшей в годы столыпинских реформ темой переселенчества. Истощив 
свой земельный надел, герои переселяются из центральной России в 
Сибирь, где их радушно принимают коренные сибиряки. Описание персонажей резко контрастно и прямолинейно: в описании переселенцев 
утрированы отрицательные черты, образы коренных сибиряков даны 
почти исключительно в светлых тонах. Жена Ивана — «здоровая, неповоротливая и неопрятная Марья». Жена Зотея — «работящая, сухопарая 
и смуглая Анна»'*. «Пришельцы» поражают сибиряков своей нечистоплотностью, угрюмым и неприветливым нравом, равнодушием. Они 
занимают л)^шие земли, распахивая целину. В финале рассказа сын 
Зотея, когда-то приютившего Ивана с семьей, теряет весь урожай по 
вине его сыновей. Думается, даже имена первых "пришельцев" выбраны 
далеко не случайно: Иван и Марья. Завершается он указанием на виновников всех несчастий коренных сибиряков: «А вдаль по извилистой 
пыльной дороге серою змею ползет обоз новых пришельцев из тяжелого 
далека»^.
Подобный же поворот событий есть в сюжете повести «Ханство Ба- 
тырбека», где описано столкновение кочевников-киргизов (так тогда 
называли казахов) с русскими мужиками-поселенцами. Все симпатии 
автора оказываются явно на стороне первых, несмотря на то, что потраву лугов и обман доверчивых русских в повести осуществляют именно 
кочевники. «Эта деревня появилась здесь как-то вдруг... — пишет Гребенщиков, — года три-четыре назад здесь появился громадный серый 
обоз из телег и бричек, нагруженных домашним скарбом, засаленными 
мешками, старыми столами и грязными люльками... Людей было много, 
и они показались киргизам грязными и злыми, с тягучей русской бранью и крикливыми ребятишками <...> в привольной киргизской степи 
закопошилась новая, чуждая кочевникам жизнь»®. Характерен в этом 
отрывке подбор эпитетов, совершенно однозначно выражающих точку 
зрения автора, разделяющего враждебно-недоверчивое отношение своих персонажей — коренных сибиряков — к чужакам. На такой же коллизии построен сюжет повести «Змей Горыныч» (1914). Словом, этот 
мотив достаточно устойчив в дореволюционном творчестве Гребенщикова. Вероятно, доля истины в этих оценках есть, однако в них мало 
конструктивного с точки зрения поисков единства и взаимного понимания, лежащих в основе горьковской идеи духовного «собирания Руси».

Вместе с тем в книге Гребенщикова «В просторах Сибири» звучит и 
другая нота. В том же письме от 10 (23) января 1913 года Горький в 
числе лучших, с его точки зрения, рассказов Гребенщикова в его первом 
сборнике назвал рассказ «На лыжах»’. Полагаем, что эта оценка в некоторой степени связана с созвучностью рассказа Гребенщикова горьковской идее «собирания Руси». Герои этого рассказа, повествователь и 
проводник-киргиз Акпай, спешат на русский прииск к празднику Пасхи, 
но ранняя весна в горах задерживает их. В пасхальную ночь герой- 
повествователь думает о том, что сейчас вся Русь не спит, а через несколько часов на ее огромной территории повсюду победно зазвонят 
колокола: «...В моих мечтах росла величественная картина празднования Пасхи всей необъятной Русью <...> Русью черноземной, деревенской, крепко приросшей к простоте и припадающей к маленькой сельской церковке <...> А что, если бы Русь догадалась, да этак же объединилась бы против своего невежества, против взаимной злобы и корыстолюбия!? В один день и в один час!? Ведь могла бы она, честное слово, могла бы совершить чудо, величайшее чудо!..»*. Ожидание светлого 
праздника сближает русского и киргиза, раздраженных неудачей и не 
находящих общего языка:
« — Сегодня у нас начинается Пасха! Понимаешь? Большой праздник!.. <...> в этот день все русские делаются добрыми.
— А корошя, корошя!.. Ета корошя!..
— А потом, после Пасхи, опять забывают Бога и делаются злыми! ..
— А, ета кудой, кудой!.. Делом говорю! — серьезно и участливо 
вставляет свои реплики Акпай <...> И был он мне в это время таким понятным и близким, будто брат родной, и я разговорился с ним так, как 
давно ни с кем не говаривал, и проговорил до зари...»^
В художественном творчестве Горького 1912-1913 гг. идея «собирания Руси» наиболее полно отразилась в очерках, составивших впоследствии цикл «По Руси». Рассказ Гребенщикова близок циклу Горького 
ощущением причастности человека к огромному миру, поиском взаимопонимания людей и мечтой о чудесном преображении их дисгармоничной жизни.
Из писем и газетных публикаций Гребенщикова понятно, что именно очерки и рассказы цикла «По Руси» вызывали у него восхищение. Он 
пишет о «Рождении человека», «Губине», «Женщине», «Калинине» как 
о недосягаемых образцах художественного творчества: «Открывается 
книжка красивым, сочным и согретым огромной любовью к земле и 
солнцу, рассказом М. Горького “Губин”, в котором автор проявляет еще 
более глубокое и проникновенное знание русской беспутной жизни, чем 
208

прежде <...> От рассказа веет бодростью и молодостью <...> Это образец того, какой должна быть русская литература»«...П осле прочтения 
Вашего “Губина” — как-то вся душа съеживается в комочек, и теперь 
надо только ей сидеть да любоваться тем, как много хорошего на свете 
написано и есть!»"; «Прочел опять Ваших «Калинина» и «По Руси» в 
янв. кн. «Вест<нике> Евр<опы>». У меня дух захватывает от того, как 
Вы пишете. Вы землею играете, как мячиком. <...> после Вас не о чем 
писать: Вы все и за всех говорите один, и так кратко, что Ваши немногие строки можно выучить наизусть и твердить, как молитву Вселенной»'^ И даже в 1928 году, в последнем письме Горькому, Гребенш,иков 
вспоминает слова из цикла «По Руси»: «Никогда не забуду Ваших слов: 
“Пускай: они свое, а мы свое!”»'^.
Жанровая природа этого цикла, изначально задуманного как «ряд 
очерков», соответствует идее «собирания»: целостное единство складывается из отдельных рассказов-очерков, замысел которых был продиктован стремлением хотя бы отчасти познать национальные особенности 
русского характера. «Я затеял ряд очерков... — писал Горький 
Д.Н. Овсянико-Куликовскому 9(22) сентября 1912 года, — мне хотелось 
бы очертить ими некоторые свойства русской психики и наиболее типичные настроения русских людей, как я понял их»'''. В этом же письме 
указывалось и на главное связующее начало цикла — образ проходящего; в отличие от прохожего, который «не оставляет по себе следов», пишет Горький, «проходящий — до некоторой степени лицо деятельное и не только почерпающее впечатления бытия, но и сознательно 
творящее нечто определенное»'^ Ключевая роль этого необычного рассказчика была подчеркнута первоначальным названием цикла «Записки 
проходящего».
Проходящий осуществляет своеобразное «духовное собирание». Образ нитей, который связывают человека с другими людьми и со всем 
миром, символизирует эту его художественную миссию: «С каждым 
днем все более неисчислимы нити, связующие мое сердце с миром, и 
сердце копит что-то, от чего все растет в нем чувство любви к жизни»'*. 
К проходящему отчасти применимы его собственные размышления о 
женщинах слободы Толмачиха, описанной в очерке «Нилушка»: 
«Они — точно иголки и нитки: чья-то хлопотливая, упрямая рука хочет 
заштопать их силой гнилую ткань, а она все расползается, рвется» (206).
Проходящий — лицо активное не только потому, что постоянно 
вмешивается в ход событий: принимает роды, предупреждает Надежду 
Ивановну о намерении Губина, мешает «озорничать» беспокойному 
пассажиру («На пароходе»^ читает молитвы над усопшим и т.д. Проходящий связывает многообразные разнородные впечатления в единую 
картину мира, его восприятие придает будничному течению событий 
особую глубину. Он способен на дне грязного колодца «видеть звезды, 
зная, что в небе горит солнце» (193) и радоваться им. Этот эпизод из 
рассказа «Губин» кажется нам глубоко символичным.
Жизнь людей, как ее видит и описывает проходящий, действительно 
напоминает расползающуюся ткань: «...Не удались людишки» (144). 
«Недостойно себя живут люди, в безгласии и ничтожестве, в неисчислимых обидах нищеты и глупости» (287). «Больщинство людей, среди 
которых я иду по земле, — не то восходя, не то опускаясь куда-то, — 
серо, как пыль, мучительно поражает своей ненужностью» (269). «Неужели небо и звезды для того, чтоб прикрыть эту жизнь? Такую? <...> 
Разве для этих людей дана прекрасная земля?» (180-181) — эти и подобные им мысли неотвязно преследуют героя-рассказчика.
Одним из мотивов цикла является гнетущая мысль о бесплодно пропадающих силах, рассеянных, распыленных в общем хаосе жизни: 
«Русь изобилует неудавшимися людьми...» (185); «Память уныло считает десятки бесплодно и бессмысленно погибающих русских людей, и 
сердце угрюмо сживается великой, неизбывной, на всю жизнь данной 
тоскою» (293-294). «А мне народ жалко: бесчисленно много пропадает 
его зря!» (316).
Тем не менее, в этом жизненном хаосе проходящий хватается за каждую возможность увидеть в человеке нечто необычное, возвышающее 
над недостойной его жизнью: «Среди этих людей она — точно кусок 
меди в куче обломков старого, изъеденного ржавчиной железа» 
(269), — такой видит проходящий Татьяну, героиню рассказа «Женщина», в финале которого с болью размышляет о ее незадавшейся судьбе: 
«Новую деревню хотела построить на земле, хотела создать какую-то 
новую, хорошую жизнь» (293). Скорбно и возвышенно последнее прощание дьякона с другом в рассказе «Покойник»: «Простой это был человек, незаметный в людях, как грач среди грачей, а был он не грач — 
белый голубь, и никто того не знал, только я...» (368).
Герой Горького занят кропотливым собиранием этих драгоценных 
осколков, поиском здорового и сильного начала в народной среде. Он 
часто разочаровывается в своих новых знакомых, не находя в них того, 
что искал, обнаруживая, что эти «неудавшиеся люди» светятся «обманчивым светом гнилушки». Он быстро теряет интерес к Губину, «человеку мелкому, слабому, ослепленному самолюбием» (185). Выслушав историю Калинина и его жизненный принцип в виде искаженного стиха 
36 псалма: «Отойди ото зла и тем сотворишь благо»'’, — проходящий 

210

думает; «Мне больше не хочется слушать его; нити, привлекшие меня к 
нему, как-то сразу перегорели, оборвались» (348).
Однако он видит, что «пестрая душа» русского человека способна на 
удивительные превращения: «Мать улыбается: я вижу, как удивительно 
расцветают, горят ее бездонные глаза синим огнем» (148, «Рождение 
человека»), «Показалось, что это не Осип, — лицо странной помолодело, все знакомое стерлось с него, голубые глаза стали серыми, он словно 
вырос на пол-аршина» (169, «Ледоход»),
Калинину (в одноименном очерке) противопоставлен отец Виталий, 
смотритель за работами в Ново-Афонском монастыре: «,„Вспоминается 
умное веселое лицо монаха с жемчужными зубами в шелке черной и 
серебряной бороды; прищурив красивые женские глаза, он говорит 
внушительным баском, подчеркивая "о": "Когда мы, теперешние, прибыли сюда, — был тут хаос довременный и бесово хозяйство: росло 
всякое ползучее растение, окаянное держидерево за ноги цапало и тому 
подобное! А ныне — глядите-ко, сколь великую красоту и радость сотворили руки человечьи и благолепие какое!"
Он гордо очерчивает крепкой рукою и взглядом широкий круг в воздухе: в этот круг, как в раму, заключена гора, разработанная уступами 
под фруктовый сад, — земля точно пух взбита на ней; под ногами Виталия серебряная полоса водопада и лестница, высеченная в камне, — она 
ведет в пещеру Симона Канонита, А внизу горят- на полуденном солнце 
золотые главы новой церкви, тают белые корпуса гостиниц и служб, 
зеркалом лежат рыбные пруды и всюду — царственно важные, холеные 
деревья,
“Братие, — когда захочет человек — дано ему одолеть всяческий хаос!” — торжественно говорит Виталий» (349). Человек восхищает Горького неисчерпаемым запасом физических и душевных сил (молодая 
мать из «Рождения человека»), способностью сплотить воли многих 
людей и победить стихию (Осип в «Ледоходе»), мечтой о новой жизни 
на новой земле (Татьяна из «Женщины»). Это сотворение гармонии из 
хаоса, к которому, по Горькому, призван человек, Н.О. Осипова возводит даже к космогоническому мифу древности'*.
Символами гармонии мира, ее «островами» в человеческой жизни, в 
цикле становятся церкви, часовни, колокольни: «Глаза, блуждая в золотом море, ищут колокольни, поднятой в небо, как мачта корабля...» 
(357). Описывая город Мямлин, где встретил Губина, проходящий замечает: «Не с чем сравнить церкви. Их много, и когда смотришь на них — 
весь город принимает иные, более приятные и ласковые очертания. Если бы люди строили каждый дом, как церковь...» (186).

горький описывает мир как храм, собор: «Осенью на Кавказе, точно 
в богатом соборе...» (144). Рассвет разгорается, «точно шепот робкой 
молитвы переходит в ликующую песнь благодарности. Еще миг, и острые вершины елей вспыхнули красным огнем, горят, как праздничные 
свечи во храме» (254). Лежа в грязном затхлом предбаннике, проходящий смотрит на небо: «Дверь предбанника была открыта, точно в церковь: деревья во тьме стояли подобно колоннам, белые стволы берез — 
как серебряные подсвечники, чьи-то сине-темные лики неясно смотрят 
сквозь черные ризы» (189). Не вдаваясь здесь в подробное рассмотрение 
достаточно сложной проблемы, отметим здесь лишь те грани значений 
слов «собор» и «соборность», которыми они соприкасаются со словом 
«собирание».
Проходящий в цикле «По Руси» идет по Земле, ликует от совершенства мироздания и мучительно переживает уродливую дисгармонию 
человеческих взаимоотношений. Отсюда резкая контрастность как основа стиля, резкие переходы от возвышенно-лирических фрагментов к 
жестким «прозаическим» описаниям и характеристикам.
Безмерное пространство Руси, по которому движется проходящий, 
включено в еще более масштабное. Герой Горького ощущает себя не 
столько на Руси, сколько во всем мире, во Вселенной. Не случайно в 
работах последних лет, посвященных циклу «По Руси», литературоведы 
пишут о мифопоэтике Горького (Н.Н. Иванов, Н.О. Осипова) и о специфике «русского космоса» (Л.В. Ляпаева), рассматривая мифологемы 
земли, моря, звезд и т.п. в горьковском художественном мире‘^.
То есть, проходящий не только «собирает Русь» в своем сердце, но 
мыслит ее частью, а может быть, даже сердцевиной единого мирового 
пространства: «...Чувствуешь, что земля живет внутри неба в объятии 
солнца, в сонме звезд, ослепленных его красотою <...> Посеяны звезды 
в небе, и земля — звезда; посеяны люди на земле и я среди них, чтобы 
бесстрашно ходить по всем дорогам, видеть всякое горе, всю радость 
жизни и вместе с людьми пить мед и яд» (С. 357).
В цикле «По Руси» национальное и общечеловеческое нераздельны. 
Поэтому и мы не находим никакого противоречия в двух оценках цикла, 
на первый взгляд, противоположных, а именно: в ответе Д.Н. Овсянико- 
Куликовского на сомнения Горького по поводу названия очерков («Что 
касается заглавия «Русь», то я не нахожу его ни громким, ни неловким: 
это в самом деле Русь»^®) и формулировке современного литературоведа
Н.О. Осиповой: «...Необъятность мира и человек на его фоне — таков 
общий принцип построения книги...»^'.

в  своем художественном творчестве Горький воплощает совет, данный Гребенщикову: писать так, чтобы «в частно-бытовом» показать
читателю «мировое, обще-человечье».

Примечания

1. Горький М. Полное собрание сочинений; Письма: в 24 т. Т. 10. М.: Паука, 
2003. С. 194. Далее -  Письма -  с указанием тома и страницы.
2. «...Книга хорошая, очень свежая, сильная, а потому —  она своевременна» 
(Письма. Т. 10. С. 241).
3. Письма. Т. 10. С. 241.
4. Гребенщиков 
Г.Д. 
В 
просторах 
Сибири. 
СПб.: 
Изд. 
Товарищество 
писателей, 1913. 284 с. С. 92, 99.
5. Тамже. С. 113.
6. Гребенщиков 
Г.Д. 
Чураевы. 
Иркутск: 
Восточно-Сибирское 
книжное 
издательство, 1982. 492 с. С. 249.
7. Письма. Г.10. С. 241.
8. Гребенщиков Г.Д. В просторах Сибири. СПб.: Издательское товарищество 
писателей, 1913. 284 с. С. 265.
9. Там же. С. 265-266.
10. Гр-ков Г. «Современник»: Библиографическая заметка // Жизнь Алтая. 1913. 
№ 11. 13 января. С. 5.
11. АГ. КГ-п-21-18-7.
12. АГ. КГ-п-21-18-9.
13. АГ. КГ-п-21-18-30.
14. Письма. Т. 10. С. 113.
15. Там же.
16. Горький М. Полное собрание сочинений: Художественные произведения: в 
25 т. Т. 14. М.: Наука, 1972. С. 350. Далее произведения Горького цитируются по этому изданию с указанием страницы в скобках.
17. Там же. С. 348. Па самом деле стих звучит так: "Уклонись от зла и сотвори 
благо, и жить будешь вовеки" (Пс. 36, 27).
18. Осипова И.О. Аспекты мифопоэтического мышления А.М. Горького в цикле 
«По Руси»: Современная интерпретация // Максим Горький сегодня: 
Проблемы эстетики, философии, культуры. Нижний Новгород: Изд-во 
Нижегородского ун-та, 1996. С. 118-129. С. 120.
19. См.: Осипова П.О. Указ. соч.; Иванов Н.Н. Земля живет внутри неба в 
объятии солнца, в сонме звезд (Мифологические мотивы в рассказах М. 
Горького «По Руси») // Там же. С. 130-136; Ляпаева Л.В. Специфика 
русского космоса в сборнике рассказов М.Горького «По Руси» // Максим 
Горький и литературные искания XX столетия. -  Нижний Новгород: Изд-во 
Нижегородского университета, 2004. С. 162-166.
20. Письма. Т. 10. С. 479.
21. Осипова Н.О. Указ. соч. С. 119.