Пропащее дело

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПРОПАЩЕЕ ДЕЛО 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ПРОПАЩЕЕ ДЕЛО 

(ВОДЕВИЛЬНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ) 

Ужасно плакать хочется! Зареви я, так, кажется, легче бы стало. 
Был восхитительный вечер. Я нарядился, причесался, надушился и дон Жуаном покатил к ней. Живет она на даче в Сокольниках. Она молода, прекрасна, получает в приданое 30000, немножко образованна и любит меня, автора, как кошка. 
Приехав в Сокольники, я нашел ее сидящей на нашей любимой скамье под высокими, стройными елями. Увидев меня, она 
быстро поднялась и, сияющая, пошла мне навстречу. 
– Как вы жестоки! – заговорила она. – Можно ли так опаздывать? Ведь вы знаете, как я скучаю! Экой вы! 
Я поцеловал ее хорошенькую ручку и, трепещущий, пошел 
вместе с ней к скамье. Я трепетал, ныл и чувствовал, что мое 
сердце воспалено и близко к разрыву. Пульс был горячечный. 
И немудрено! Я приехал решить окончательно свою судьбу. 
Пан, мол, или пропал... Всё зависело от этого вечера. 
Погода была чудесная, но не до погоды мне было. Я не слушал 
даже певшего над нашими головами соловья, несмотря на то, что 
соловья обязательно слушать на всяком мало–мальски порядочном rendez–vous. 
– Чего же вы молчите? – спросила она, глядя мне в лицо. 
– Так... Чудный вечер такой... Maman ваша здорова? 
– Здорова. 
– Гм... Так... Я, видите ли, Варвара Петровна, хочу с вами поговорить... Для того только я и приехал... Я молчал, молчал, но 
теперь... слуга покорный! Я не в состоянии молчать. 
Варя нагнула голову и дрожащими пальчиками затерзала цветок. Она знала, о чем я хотел говорить. Я помолчал и продолжал: 
– Для чего молчать? Как ни молчи, как ни робей, а рано или 
поздно придется дать волю... чувству и языку. Вы, может быть, 
оскорбитесь... может быть, не поймете, но... что ж? 
Я умолк. Нужно было составить подходящую фразу. 
«Да говори же!– протестовали ее глазки. – Мямля! Чего мучаешь?» 
– Вы, конечно, давно уже догадались, – продолжал я, помолчав, – зачем я каждый день хожу сюда и своим присутствием мо
2 

золю ваши глаза. Как не догадаться? Вы, наверное, давно уже, со 
свойственною вам проницательностью, угадали во мне то чувство, которое... (Пауза.) Варвара Петровна! 
Варя еще ниже нагнулась. Пальчики ее заплясали. 
– Варвара Петровна! 
– Ну? 
– Я... Да что говорить?! Понятно и без того... Люблю, вот и 
всё... Чего ж тут еще говорить? (Пауза.) Ужасно люблю! Я вас так 
люблю, как... Одним словом, соберите все на этом свете существующие романы, вычитайте все находящиеся в них объяснения в 
любви, клятвы, жертвы и... вы получите то, что... теперь в моей 
груди того... Варвара Петровна! (Пауза.) Варвара Петровна!! Чего 
же вы–то молчите?! 
– Что вам? 
– Неужели... нет? 
Варя подняла головку и улыбнулась. 
«Ах, чёрт возьми!» – подумал я. Она улыбнулась, шевельнула 
губками и чуть слышно проговорила: «Почему же нет?» 
Я схватил отчаянно руку, отчаянно поцеловал, бешено схватил 
за другую руку... Она молодец! Пока я возился с ее руками, она 
положила свою головку мне на грудь, причем я в первый только 
раз уразумел, какою роскошью были ее чудные волосы. 
Я поцеловал ее в голову, и в моей груди стало так тепло, как 
будто бы в ней поставили самовар. Варя подняла лицо, и мне ничего не оставалось, как только поцеловать ее в губки. 
И вот, когда Варя была уже окончательно в моих руках, когда 
решение о выдаче мне тридцати тысяч готово уже было к подписанию, когда, одним словом, хорошенькая жена, хорошие деньги 
и хорошая карьера были для меня почти обеспечены, чёрту нужно было дернуть меня за язык... 
Мне захотелось перед моей суженой порисоваться, блеснуть 
своими принципами и похвастать. Впрочем, сам не знаю, чего 
мне захотелось... Вышло страсть как скверно! 
– Варвара Петровна! – начал я после первого поцелуя. – Прежде чем взять с вас слово быть моею женою, считаю священнейшим долгом, во избежание могущих произойти недоразумений, 
сказать вам несколько слов. Я буду короток... Знаете ли вы, Варвара Петровна, кто я и что я? Да, я честен! Я труженик! Я... я 
горд! Мало того... У меня есть будущее... Но я беден... Я ничего 
не имею. 

3 

– Я это знаю, – сказала Варя. – Не в деньгах счастье. 
– Да... Кто же говорит о деньгах? Я... я горд своею бедностью. 
Копейки, которые я получаю за свои литературные работы, я не 
променяю на те тысячи, которые... которыми... 
– Понятно. Ну–с... 
– Я привык к бедности. Мне она ничего. Я в состоянии неделю 
не обедать... Но вы! Вы! Неужели вы, которая не в состоянии 
пройти двух шагов, чтобы не нанять извозчика, надевающая каждый день новое платье, бросающая в стороны деньги, не знавшая 
никогда нужды, вы, для которой не модный цветок есть уже 
большое несчастье, – неужели вы согласитесь расстаться для меня с земными благами? Гм... 
– У меня есть деньги. У меня приданое! 
– Пустое! Для того чтобы прожить десяток, другой тысяч, достаточно только несколько лет... А потом? Нужда? Слезы? Верьте, 
дорогая моя, моему опыту! Знаю–с! знаю, что говорю! Для того 
чтобы бороться с нуждою, нужно иметь сильную волю, нечеловеческий характер! 
«Да и чепуху же я мелю!» – подумал я и продолжал: 
– Подумайте, Варвара Петровна! Подумайте, на какой шаг вы 
решаетесь! Шаг бесповоротный! Есть у вас силы – идите за мной, 
нет сил бороться – откажите мне! О! Лучше пусть я буду лишен 
вас, чем... вы вашего покоя! Те сто рублей, которые дает мне 
ежемесячно литература, ничто! Их не хватит! Подумайте же, пока не поздно! 
Я вскочил. 
– Подумайте! Где бессилие – там слезы, упреки, ранние седины... Предупреждаю вас, потому что я честный человек. Чувствуете ли вы себя настолько сильной, чтобы разделить со мной 
жизнь, которая своею внешнею стороною не похожа на вашу, 
чужда вам? (Пауза.) 
– У меня же есть приданое! 
– Сколько? Двадцать, тридцать тысяч! Ха–ха! Миллион? И потом, кроме этого, позволю ли я себе присваивать то, что... Нет! 
Никогда! Я горд! 
Я прошелся несколько раз около скамьи. Варя задумалась. Я 
торжествовал. Меня, значит, уважали, коли задумались. 
– Итак, жизнь со мной и лишения или же жизнь без меня и богатство... Выбирайте... Есть силы? У моей Вари есть силы? 

4 

И говорил в таком роде очень долго. Я незаметно увлекся. Говорил я и в то же время чувствовал в себе раздвоение. Одна половина меня увлекалась тем, что я говорил, а другая мечтала: «А 
вот подожди, матушка! Заживем на твои 30000 так, что небу жарко станет! Надолго хватит!» 
Варя слушала, слушала... Наконец она поднялась и протянула 
мне руку. 
– Благодарю вас! – сказала она и сказала таким голосом, который заставил меня вздрогнуть и взглянуть на ее глаза. На ее глазах и щеках сверкали слезы... 
– Благодарю вас! Вы хорошо сделали, что были со мной откровенны... Я неженка... Я не могу... Не пара вам... 
И зарыдала. Я опростоволосился... Всегда теряюсь, когда вижу 
плачущих женщин, а тут и подавно. Пока я думал, что предпринять, она заглушила рыданья и утерла слезы. 
– Вы правы, – сказала она. – Если я пойду за вами, обману вас. 
Не мне быть вашей женой. Я богачка, неженка, езжу на извозчиках, кушаю бекасов и дорогие пирожки. Я никогда за обедом не 
ем супа и щей. Меня и мама стыдит постоянно... А не могу я без 
этого! Я не могу ходить пешком... Я утомляюсь... И потом платья... Всё это вам придется на свой счет шить... Нет! Прощайте! 
И, сделав трагический жест рукой, она ни к селу ни к городу 
произнесла: 
– Я недостойна вас! Прощайте! 
Она произнесла, повернулась и пошла восвояси. А я? Я стоял, 
как дурак, ничего не думал, глядел ей вслед и чувствовал, что 
земля колеблется подо мной. Когда я пришел в себя и вспомнил, 
где я и какую грандиозную пакость соорудил мне мой язык, я 
взвыл. Ее уже и след простыл, когда я захотел крикнуть ей: «Воротитесь!!.» 
Посрамленный, не солоно хлебавший, отправился я домой. У 
заставы конки уже не было. Денег на извозчика у меня тоже не 
было. Пришлось домой отправляться пешком. 
Дня через три поехал я в Сокольники. На даче мне сказали, 
что Варя чем–то больна и собирается с отцом в Петербург, к бабушке. Толку никакого не добился... 
Теперь лежу я на кровати, кусаю подушку и бью себя по затылку. За душу скребут кошки... Читатель, как поправить дело? 
Как воротить свои слова назад? Что ей сказать или написать? 
Уму непостижимо! Пропало дело – и как глупо пропало!