Охота пуще неволи

Л.Н. Толстой  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ОХОТА ПУЩЕ 
НЕВОЛИ  

 
 
 

 
 
 
 

РАССКАЗ ОХОТНИКА 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ 

Мы были на охоте за медведями. Товарищу пришлось стрелять по медведю; он ранил его, да в мягкое место. Осталось немного крови на снегу, а медведь ушёл. 
Мы сошлись в лесу и стали судить, как нам быть: идти ли теперь отыскивать этого медведя или подождать три дня, пока медведь уляжется 
Стали мы спрашивать мужиков–медвежатников, можно или 
нельзя обойти теперь этого медведя? Старик медвежатник говорит: 
– Нельзя, надо медведю дать остепениться; дней чрез пять 
обойти можно, а теперь за ним ходить – только напугаешь, он и 
не ляжет. 
А молодой мужик–медвежатник спорил со стариком и говорил, что обойти теперь можно. 
– По этому снегу, – говорит, – медведь далеко не уйдёт, – медведь жирный. Он нынче же ляжет. А не ляжет, так я его на лыжах 
догоню. 
И товарищ мой тоже не хотел теперь обходить и советовал подождать. Я и говорю: 
– Да что спорить. Вы делайте как хотите, а я пойду с Демьяном по следу. Обойдём – хорошо, не обойдём – всё равно делать 
нынче нечего, а ещё не поздно. 
Так и сделали. 
Товарищи пошли к саням да в деревню, а мы с Демьяном взяли с собой хлеба и остались в лесу. 
Как ушли все от нас, мы с Демьяном осмотрели ружья, подоткнули шубы за пояса и пошли по следу. 
Погода была хорошая: морозно и тихо. Но ходьба на лыжах 
была трудная: снег был глубокий и праховый. Осадки снега в лесу не было, да ещё снежок выпал накануне, так что лыжи уходили в снег на четверть, а где и больше. 
Медвежий след издалека был виден. Видно было, как шёл 
медведь, как местами по брюхо проваливался и выворачивал 
снег. Мы шли сначала в виду от следа, крупным лесом; а потом, 
как пошел след в мелкий ельник, Демьян остановился. 
– Надо, – говорит, – бросать след. Должно быть, здесь ляжет. 
Присаживаться стал – на снегу видно. Пойдём прочь от следа и 

2 

круг дадим. Только тише надо, не кричать, не кашлять, а то спугнёшь. 
Пошли мы прочь от следа, влево. Прошли шагов пятьсот, глядим – след медвежий опять перед нами. Пошли мы опять по следу, и вывел нас этот след на дорогу. Остановились мы на дороге и 
стали рассматривать, в какую сторону пошёл медведь. Кое–где по 
дороге видно было, как всю лапу с пальцами отпечатал медведь, а 
кое–где – как в лаптях мужик ступал по дороге. Видно, что пошёл 
он к деревне. 
Пошли мы по дороге. 
Демьян и говорит: 
– Теперь смотреть нечего на дорогу; где сойдёт с дороги вправо или влево, видно будет в снегу. Где–нибудь своротит, не пойдёт же в деревню. 
Прошли мы так по дороге с версту; видим впереди – след с 
дороги. Посмотрели – что за чудо! – след медвежий, да не с дороги в лес, а из лесу на дорогу идёт: пальцами к дороге. Я говорю: 
– Это другой медведь. 
Демьян посмотрел, подумал. 
– Нет, – говорит, – это он самый, только обманывать начал. Он 
задом с дороги сошёл. 
Пошли мы по следу, так и есть. Видно, медведь прошёл с дороги шагов десять задом, зашёл за сосну, повернулся и пошёл 
прямо. 
Демьян остановился и говорит: 
– Теперь, верно, обойдём. Больше ему и лечь негде, как в этом 
болоте. Пойдём в обход. 
Пошли мы в обход, по частому ельнику. Я уж уморился, да и 
труднее стало ехать. То на куст можжевеловый наедешь, зацепишь, то промеж ног ёлочка подвернётся, то лыжа свернётся без 
привычки, то на пень, то на колоду наедешь под снегом. Стал я 
уж уставать. Снял я шубу, и пот с меня так и льёт. А Демьян как 
на лодке плывёт. Точно сами под ним лыжи ходят. Не зацепит 
нигде, не свернётся. И мою шубу ещё себе за плечи перекинул и 
всё меня понукает. 
Дали мы круг версты в три, обошли болото. Я уже отставать 
стал, – лыжи сворачиваются, ноги путаются. Остановился вдруг 
впереди меня Демьян и машет рукой. Я подошёл. Демьян пригнулся, шепчет и показывает: 

3 

– Видишь, сорока над ломом щекочет; птица издалече его дух 
слышит. Это он. 
Взяли мы прочь, прошли ещё с версту и нашли опять на старый след. Так что мы кругом обошли медведя, а он в средине нашего обхода остался. Остановились мы. Я и шапку снял и расстегнулся весь: жарко мне, как в бане, весь, как мышь, мокрый. И 
Демьян раскраснелся, рукавом утирается. 
– Ну, – говорит, – барин, дело сделали, теперь отдохнуть надо. 
А уж заря сквозь лес краснеться стала. Сели мы на лыжи отдыхать. Достали хлеб из мешка и соль; поел я сначала снегу, а 
потом хлеба. И такой мне хлеб вкусный показался, что я в жизнь 
такого не ел. Посидели мы, уж и смеркаться стало. Я спросил 
Демьяна, далеко ли до деревни. 
– Да вёрст двенадцать будет. Дойдём ночью, а теперь отдохнуть надо. Надевай–ка шубу, барин, а то остудишься. 
Наломал Демьян ветвей еловых, обил снег, настлал кровать, и 
легли мы с ним рядышком, руки под головы подложили. И сам не 
помню я, как заснул. Проснулся я часа через два. Треснуло что–
то. 
Я так крепко спал, что и забыл, где я заснул. Оглянулся я – что 
за чудо! Где я? Палаты какие–то белые надо мной, и столбы белые, и на всём блёстки блестят. Глянул вверх – разводы белые, а 
промеж разводов свод какой–то воронёный, и огни разноцветные 
горят. Огляделся я, вспомнил, что в лесу и что это деревья в снегу 
и в инее мне за палаты показались, а огни это звёзды на небе 
промеж сучьев дрожат. 
В ночь иней выпал: и на сучьях иней, и на шубе моей иней, и 
Демьян весь под инеем, и сыплется сверху иней. Разбудил я 
Демьяна. Стали мы на лыжи и пошли. Тихо в лесу; только слышно, как мы лыжами по мягкому снегу посовываем, да кое–где 
треснет дерево от мороза, и по всему лесу голк раздаётся. Один 
раз только живое что–то зашумело близёхонько от нас и прочь 
побежало. Я так и думал, что медведь. Подошли к тому месту, 
откуда зашумело, увидали следы заячьи. И осинки обглоданы. 
Это зайцы кормились. 
Вышли мы на дорогу, привязали лыжи за собой и пошли по 
дороге. Идти легко стало. Лыжи сзади по накатанной дороге раскатываются, громыхают, снежок под сапогами поскрипывает, холодный иней на лицо, как пушок, липнет. А звёзды вдоль по 

4 

сучьям точно навстречу бегут, засветятся, потухнут, точно всё 
небо ходуном ходит. 
Товарищ спал, – я разбудил его. Мы рассказали, как обошли 
медведя, и велели хозяину к утру собрать загонщиков–мужиков. 
Поужинали и легли спать. 
Я бы с усталости проспал до обеда, да товарищ разбудил меня. 
Вскочил я, смотрю: товарищ уж одет, с ружьём что–то возится. 
– А где Демьян? 
– Он уже давно в лесу. Уж и обклад поверил, сюда прибегал; а 
теперь повёл загонщиков заводить. 
Умылся я, оделся, зарядил свои ружья; сели в сани, поехали. 
Мороз всё держал крепкий, тихо было, и солнца не видать было; туман стоял наверху, и иней садился. 
Проехали мы версты три по дороге, подъехали к лесу. Видим: 
в низочке дымок синеет, и народ стоит, – мужики и бабы с дубинами. 
Слезли мы, подошли к народу. Мужики сидят, картошки жарят, смеются с бабами. 
И Демьян с ними. Поднялся народ, повёл их Демьян расставлять кругом по нашему вчерашнему обходу. Вытянулись мужики 
и бабы ниткой, тридцать человек – только по пояс их видно – зашли в лес; потом пошли мы с товарищем по их следу. 
Дорожка хоть и натоптана, да тяжело идти; зато падать некуда, – как промежду двух стен идёшь. 
Прошли мы так с полверсты; смотрим – уж Демьян с другой 
стороны к нам бежит на лыжах, машет рукой, чтоб к нему шли. 
Подошли мы к нему, показал нам места. Стал я на своё место, 
огляделся. 
Налево от меня высокий ельник; сквозь него далеко видно, и 
за деревьями чернеется мне мужик–загонщик. Против меня частый, молодой ельник в рост человека. И на ельнике сучья повисли и слиплись от снега. В середине ельника дорожка, засыпанная 
снегом. Дорожка эта прямо на меня идёт. Направо от меня частый 
ельник, а на конце ельника полянка. И на этой полянке, вижу я, 
что Демьян ставит товарища. 
Осмотрел я свои два ружья, взвёл курки и стал раздумывать, 
где бы мне получше стать. Сзади меня в трёх шагах большая сосна. «Дай стану у сосны и ружьё другое к ней прислоню». Полез я 
к сосне, провалился выше колен, обтоптал у сосны площадку аршина в полтора и на ней устроился. Одно ружьё взял в руки, а 

5 

другое с взведёнными курками прислонил к сосне. Кинжал я вынул и вложил, чтобы знать, что в случае нужды он легко вынимается. 
Только я устроился, слышу – кричит в лесу Демьян: 
– Пошёл! в ход пошёл! пошёл! 
И, как закричал Демьян, на кругу закричали мужики разными 
голосами. «Пошёл! Уууу... « – кричали мужики. «Ай! И–их!»– 
кричали бабы тонкими голосами. 
Медведь был в кругу. Демьян гнал его. Кругом везде кричал 
народ, только я и товарищ стояли, молчали и не шевелились, 
ждали медведя. Стою я, смотрю, слушаю, сердце у меня так и 
стучит. Держусь за ружьё, подрагиваю. Вот–вот, думаю, выскочит, прицелюсь, выстрелю, упадёт... Вдруг налево слышу я – в 
снегу обваливается что–то, только далеко. Глянул я в высокий 
ельник: шагов на пятьдесят, за деревьями, стоит что–то чёрное, 
большое. Приложился я и жду. Думаю, не подбежит ли ближе. 
Смотрю: шевельнул он ушами, повернулся и назад. Сбоку мне 
его всего видно стало. Здоровенный зверище! Нацелился я сгоряча. Хлоп – слышу: шлёпнулась об дерево моя пуля. Смотрю из–за 
дыма медведь мой назад катит в обклад и скрылся за лесом. Ну 
думаю, пропало моё дело; теперь уж не набежит на меня; либо 
товарищу стрелять, либо через мужиков пойдёт, а уж не на меня. 
Стою я, зарядил опять ружьё и слушаю. Кричат мужики со всех 
сторон, но с правой стороны, недалеко от товарища, слышу – непутём кричит какая–то баба: 
– Вот он! Вот он! Вот он! Сюда! Сюда! Ой, ой! Ай, ай, ай! 
Видно – на глазах медведь. Не жду уже я к себе медведя и 
гляжу направо, на товарища. Смотрю: Демьян с палочкой, без 
лыж, по тропинке бежит к товарищу; присел подле него и палкой 
указывает ему на что–то, как будто целится. Вижу: товарищ вскинул ружьё, целится туда, куда показывает Демьян. Хлоп – выпалил. «Ну, – думаю, – убил». Только смотрю, не бежит товарищ за 
медведем. «Видно, промах или плохо попал, уйдёт, – думаю, – 
теперь медведь назад, а ко мне уже не выскочит!» Что такое? 
Впереди себя слышу вдруг – как вихрь летит кто–то, близёхонько 
сыплется снег, и пыхтит. Поглядел я перед собой: а он прямёхонько на меня по дорожке между частым ельником катит стремглав и, видно, со страху сам себя не помнит. Шагах от меня в пяти весь мне виден: грудь чёрная и головища огромная с рыжинкой. Летит прямёхонько на меня лбом и сыплет снег во все сто
6 

роны. И вижу я по глазам медведя, что он не видит меня, а с испугу катит благим матом куда попало. Только ход ему прямо на 
сосну, где я стою. Вскинул я ружьё, выстрелил, – а уже он ещё 
ближе. Вижу, не попал, пулю пронесло; а он не слышит, катит на 
меня и всё не видит. Пригнул я ружьё, чуть не упёр в него, в голову. Хлоп! – вижу, попал, а не убил. 
Приподнял он голову, прижал уши, осклабился и прямо ко 
мне. Хватился я за другое ружьё; но только взялся рукой, уж он 
налетел на меня, сбил с ног в снег и перескочил через. «Ну, – думаю, – хорошо, что он бросил меня». Стал я подниматься, слышу 
– давит меня что–то, не пускает. Он с налёту не удержался, перескочил через меня, да повернулся передом назад и навалился на 
меня всею грудью. Слышу я, лежит на мне тяжёлое, слышу тёплое над лицом и слышу, забирает он в пасть всё лицо моё. Нос 
мой уж у него во рту, и чую я жарко, и кровью от него пахнет. 
Надавил он меня лапами за плечи, и не могу я шевельнуться. 
Только подгибаю голову к груди, из пасти нос и глаза выворачиваю. А он норовит как раз в глаза и нос зацепить. Слышу: зацепил он зубами, верхней челюстью в лоб под волосами, а нижней 
челюстью в маслак под глазами, стиснул зубы, начал давить. Как 
ножами режут мне голову; боюсь я, выдёргиваюсь, а он торопится и как собака грызёт – жамкнет, жамкнет. Я вывернусь, он 
опять забирает. «Ну, – думаю, – конец мой пришёл». Слышу: 
вдруг полегчало на мне. Смотрю – нет его: соскочил он с меня и 
убежал. 
Когда товарищ и Демьян увидали, что медведь сбил меня в 
снег и грызёт, они бросились ко мне. Товарищ хотел поскорее 
поспеть, да ошибся; вместо того чтобы бежать по протоптанной 
дорожке, он побежал целиком и упал. Пока он выкарабкивался из 
снега, медведь всё грыз меня. А Демьян, как был, без ружья, с 
одной хворостиной, пустился по дорожке, сам кричит: 
– Барина заел! Барина заел! – Сам бежит и кричит на медведя: 
– Ах ты, баламутный! Что делает! Брось! Брось! 
Послушался медведь, бросил меня и побежал. Когда я поднялся, на снегу крови было, точно барана зарезали, и над глазами 
лохмотьями висело мясо, а сгоряча больно не было. 
Прибежал товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом 
примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: 
– Где медведь, куда ушёл? 
Вдруг слышим: 

7 

– Вот он! вот он! 
Видим: медведь бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, 
да не поспел никто выстрелить – уж он пробежал. Медведь остервенел – хотелось ему ещё погрызть, да увидал, что народу 
много, испугался. По следу мы увидели, что из медвежьей головы 
идёт кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, 
и поехали в город к доктору. 
Доктор зашил мне раны шёлком, и они стали заживать. 
Через месяц мы поехали опять на этого медведя; но мне не 
удалось добить его. Медведь не выходил из обклада, а всё ходил 
кругом и ревел страшным голосом. Демьян добил его. У медведя 
этого моим выстрелом была перебита нижняя челюсть выбит зуб. 
Медведь этот был очень велик, и на нём прекрасная чёрная 
шкура. 
Я сделал из неё чучелу, и она лежит у меня в горнице. Раны у 
меня на лбу зажили, так что только чуть–чуть видно, где они были.