Куст сирени

А.И. Куприн  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

КУСТ СИРЕНИ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

КУСТ СИРЕНИ 

 
Николай Евграфович Алмазов едва дождался, пока жена отворила ему двери, и, не снимая пальто, в фуражке прошел в свой 
кабинет. Жена, как только увидела его насупившееся лицо со 
сдвинутыми бровями и нервно закушенной нижней губой, в ту же 
минуту поняла, что произошло очень большое несчастие… Она 
молча пошла следом за мужем. В кабинете Алмазов простоял с 
минуту на одном месте, глядя куда-то в угол. Потом он выпустил 
из рук портфель, который упал на пол и раскрылся, а сам бросился в кресло, злобно хрустнув сложенными вместе пальцами… 
Алмазов, молодой небогатый офицер, слушал лекции в Академии генерального штаба и теперь только что вернулся оттуда. 
Он сегодня представлял профессору последнюю и самую трудную практическую работу – инструментальную съемку местности… 
До сих пор все экзамены сошли благополучно, и только одному богу да жене Алмазова было известно, каких страшных трудов 
они стоили… Начать с того, что самое поступление в академию 
казалось сначала невозможным. Два года подряд Алмазов торжественно проваливался и только на третий упорным трудом одолел все препятствия. Не будь жены, он, может быть, не найдя в 
себе достаточно энергии, махнул бы на все рукою. Но Верочка не 
давала ему падать духом и постоянно поддерживала в нем бодрость… Она приучилась встречать каждую неудачу с ясным, почти веселым лицом. Она отказывала себе во всем необходимом, 
чтобы создать для мужа хотя и дешевый, но все-таки необходимый для занятого головной работой человека комфорт. Она бывала, по мере необходимости, его переписчицей, чертежницей, 
чтицей, репетиторшей и памятной книжкой. 
Прошло минут пять тяжелого молчания, тоскливо нарушаемого хромым ходом будильника, давно знакомым и надоевшим: раз, 
два, три-три: два чистых удара, третий с хриплым перебоем. Алмазов сидел, не снимая пальто и шапки и отворотившись в сторону… Вера стояла в двух шагах от него также молча, с страданием 
на красивом, нервном лице. Наконец она заговорила первая, с той 
осторожностью, с которой говорят только женщины у кровати 
близкого труднобольного человека… 
– Коля, ну как же твоя работа?.. Плохо? 

2 

Он передернул плечами и не отвечал. 
– Коля, забраковали твой план? Ты скажи, все равно ведь вместе обсудим. 
Алмазов быстро повернулся к жене и заговорил горячо и раздраженно, как обыкновенно говорят, высказывая долго сдержанную обиду. 
– Ну да, ну да, забраковали, если уж тебе так хочется знать. 
Неужели сама не видишь? Все к черту пошло!.. Всю эту дрянь, – 
и он злобно ткнул ногой портфель с чертежами, – всю эту дрянь 
хоть в печку выбрасывай теперь! Вот тебе и академия! Через месяц опять в полк, да еще с позором, с треском. И это из-за какогото поганого пятна… О, черт! 
– Какое пятно, Коля? Я ничего не понимаю. 
Она села на ручку кресла и обвила рукой шею Алмазова. Он 
не сопротивлялся, но продолжал смотреть в угол с обиженным 
выражением. 
– Какое же пятно, Коля? – спросила она еще раз. 
– Ах, ну, обыкновенное пятно, зеленой краской. Ты ведь знаешь, я вчера до трех часов не ложился, нужно было окончить. 
План прекрасно вычерчен и иллюминован. Это все говорят. Ну, 
засиделся я вчера, устал, руки начали дрожать – и посадил пятно… Да еще густое такое пятно… жирное. Стал подчищать и еще 
больше размазал. Думал я, думал, что теперь из него сделать, да и 
решил кучу деревьев на том месте изобразить… Очень удачно 
вышло, и разобрать нельзя, что пятно было. Приношу нынче 
профессору. «Так, так, н-да. А откуда у вас здесь, поручик, кусты 
взялись?» Мне бы нужно было так и рассказать, как все было. Ну, 
может быть, засмеялся бы только… Впрочем, нет, не рассмеется, – аккуратный такой немец, педант. Я и говорю ему: «Здесь 
действительно кусты растут». А он говорит: «Нет, я эту местность знаю, как свои пять пальцев, и здесь кустов быть не может». Слово за слово, у нас с ним завязался крупный разговор. А 
тут еще много наших офицеров было. «Если вы так утверждаете, 
говорит, что на этой седловине есть кусты, то извольте завтра же 
ехать туда со мной верхом… Я вам докажу, что вы или небрежно 
работали, или счертили прямо с трехверстной карты…» 
– Но почему же он так уверенно говорит, что там нет кустов? 
– Ах, господи, почему? Какие ты, ей-богу, детские вопросы 
задаешь. Да потому, что он вот уже двадцать лет местность эту 
знает лучше, чем свою спальню. Самый безобразнейший педант, 

3 

какие только есть на свете, да еще немец вдобавок… Ну и окажется в конце концов, что я лгу и в препирательство вступаю… 
Кроме того… 
Во все время разговора он вытаскивал из стоявшей перед ним 
пепельницы горелые спички и ломал их на мелкие кусочки, а когда замолчал, то с озлоблением швырнул их на пол. Видно было, 
что этому сильному человеку хочется заплакать. 
Муж и жена долго сидели в тяжелом раздумье, не произнося 
ни слова. Но вдруг Верочка энергичным движением вскочила с 
кресла. 
– Слушай, Коля, нам надо сию минуту ехать! Одевайся скорей. 
Николай Евграфович весь сморщился, точно от невыносимой 
физической боли. 
– Ах, не говори, Вера, глупостей. Неужели ты думаешь, я поеду оправдываться и извиняться. Это значит над собой прямо 
приговор подписать. Не делай, пожалуйста, глупостей. 
– Нет, не глупости, – возразила Вера, топнув ногой. – Никто 
тебя не заставляет ехать с извинением… А просто, если там нет 
таких дурацких кустов, то их надо посадить сейчас же. 
– Посадить?.. Кусты?.. – вытаращил глаза Николай Евграфович. 
– Да, посадить. Если уж сказал раз неправду, – надо поправлять. Собирайся, дай мне шляпку… Кофточку… Не здесь ищешь, 
посмотри в шкапу… Зонтик! 
Пока Алмазов, пробовавший было возражать, но невыслушанный, отыскивал шляпку и кофточку. Вера быстро выдвигала 
ящики столов и комодов, вытаскивала корзины и коробочки, раскрывала их и разбрасывала по полу. 
– Серьги… Ну, это пустяки… За них ничего не дадут… А вот 
это кольцо с солитером дорогое… Надо непременно выкупить… 
Жаль будет, если пропадет. Браслет… тоже дадут очень мало. 
Старинный и погнутый… Где твой серебряный портсигар, Коля? 
Через пять минут все драгоценности были уложены в ридикюль. Вера, уже одетая, последний раз оглядывалась кругом, чтобы удостовериться, не забыто ли что-нибудь дома. 
– Едем, – сказала она наконец решительно. 
– Но куда же мы поедем? – пробовал протестовать Алмазов. – 
Сейчас темно станет, а до моего участка почти десять верст. 
– Глупости… Едем! 

4 

Раньше всего Алмазовы заехали в ломбард. Видно было, что 
оценщик так давно привык к ежедневным зрелищам человеческих несчастий, что они вовсе не трогали его. Он так методично и 
долго рассматривал привезенные вещи, что Верочка начинала 
уже выходить из себя. Особенно обидел он ее тем, что попробовал кольцо с брильянтом кислотой и, взвесив, оценил его в три 
рубля. 
– Да ведь это настоящий брильянт, – возмущалась Вера, – он 
стоит тридцать семь рублей, и то по случаю. 
Оценщик с видом усталого равнодушия закрыл глаза. 
– Нам это все равно-с, сударыня. Мы камней вовсе не принимаем, – сказал он, бросая на чашечку весов следующую вещь, – 
мы оцениваем только металлы-с. 
Зато старинный и погнутый браслет, совершенно неожиданно 
для Веры, был оценен очень дорого. В общем, однако, набралось 
около двадцати трех рублей. Этой суммы было более чем достаточно. 
Когда Алмазовы приехали к садовнику, белая петербургская 
ночь уже разлилась по небу и в воздухе синим молоком. Садовник, чех, маленький старичок в золотых очках, только что садился со своей семьею за ужин. Он был очень изумлен и недоволен 
поздним появлением заказчиков и их необычной просьбой. Вероятно, он заподозрил какую-нибудь мистификацию и на Верочкины настойчивые просьбы отвечал очень сухо: 
– Извините. Но я ночью не могу посылать в такую даль рабочих. Если вам угодно будет завтра утром – то я к вашим услугам. 
Тогда оставалось только одно средство: рассказать садовнику 
подробно всю историю с злополучным пятном, и Верочка так и 
сделала. Садовник слушал сначала недоверчиво, почти враждебно, но когда Вера дошла до того, как у нее возникла мысль посадить куст, он сделался внимательнее и несколько раз сочувственно улыбался. 
– Ну, делать нечего, – согласился садовник, когда Вера кончила рассказывать, – скажите, какие вам можно будет посадить кусты? 
Однако из всех пород, какие были у садовника, ни одна не 
оказывалась подходящей: волей-неволей пришлось остановиться 
на кустах сирени. 
Напрасно Алмазов уговаривал жену отправиться домой. Она 
поехала вместе с мужем за город, все время, пока сажали кусты, 

5 

горячо суетилась и мешала рабочим и только тогда согласилась 
ехать домой, когда удостоверилась, что дерн около кустов совершенно нельзя отличить от травы, покрывавшей всю седловинку. 
На другой день Вера никак не могла усидеть дома и вышла 
встретить мужа на улицу. Она еще издали, по одной только живой и немного подпрыгивающей походке, узнала, что, история с 
кустами кончилась благополучно… Действительно, Алмазов был 
весь в пыли и едва держался на ногах от усталости, и голода, но 
лицо его сияло торжеством одержанной победы. 
– Хорошо! Прекрасно! – крикнул он еще за десять шагов в ответ на тревожное выражение женина лица. – Представь себе, 
приехали мы с ним к этим кустам. Уж глядел он на них, глядел, 
даже листочек сорвал и пожевал. «Что это за дерево?» – спрашивает. Я говорю: «Не знаю, ваше-ство». – «Березка, должно 
быть?» – говорит. Я отвечаю: «Должно быть, березка, вашество». Тогда он повернулся ко мне и руку даже протянул. «Извините, говорит, меня, поручик. Должно быть, я стареть начинаю, 
коли забыл про эти кустики». Славный он, профессор, и умница 
такой. Право, мне жаль, что я его обманул. Один из лучших профессоров у нас. Знания – просто чудовищные. И какая быстрота и 
точность в оценке местности – удивительно! 
Но Вере было мало того, что он рассказал. Она заставляла его 
еще и еще раз передавать ей в подробностях весь разговор с профессором. Она интересовалась самыми мельчайшими деталями: 
какое было выражение лица у профессора, каким тоном он говорил про свою старость, что чувствовал при этом сам Коля… 
И они шли домой так, как будто бы, кроме них, никого на 
улице не было: держась за руки и беспрестанно смеясь. Прохожие с недоумением останавливались, чтобы еще раз взглянуть на 
эту странную парочку… 
Николай Евграфович никогда с таким аппетитом не обедал, 
как в этот день… После обеда, когда Вера принесла Алмазову в 
кабинет стакан чаю, – муж и жена вдруг одновременно засмеялись и поглядели друг на друга. 
– Ты – чему? – спросила Вера. 
– А ты чему? 
– Нет, ты говори первый, а я потом. 
– Да так, глупости. Вспомнилась вся эта история с сиренью. А 
ты? 

6 

– Я тоже глупости, и тоже – про сирень. Я хотела сказать, что 
сирень теперь будет навсегда моим любимым цветком…