Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Чистый ритм Мнемозины

Покупка
Основная коллекция
Артикул: 059190.01.01
Доступ онлайн
от 40 ₽
В корзину
Состоит из трех частей. Первая часть содержит статьи, посвященные проблемам истории и теории русского символизма. Во второй части анализируется творческое наследие эмигрантов первой волны — писателей и мыслителей Русского зарубежья. Третья часть представлена статьями о современной литературе. Для научных работников и специалистов в области литературоведения, философии, культурологии. Может быть использована в качестве учебного пособия для студентов и аспирантов, обучающихся по гуманитарным направлениям и специальностям.
Пискунов, В. М. Чистый ритм Мнемозины / В.М. Пискунов. - Москва : Альфа-М, 2005. - 608 с. ISBN 5-98281-022-3. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/87493 (дата обращения: 28.03.2024). – Режим доступа: по подписке.
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
ЧИ СТЫ Й  РИ ТМ  М НЕМ О ЗИ НЫ

М осква • АльфаМ  • 2
0
0
5

В.
М .
 Пискунов 

Чисты й ритм 
М нем озины

УДК 82
ББК 83.3(2Рос)
П34

Ôåäåðàëüíàÿ öåëåâàÿ ïðîãðàììà «Êóëüòóðà Ðîññèè»
(ïîäïðîãðàììà «Ïîääåðæêà ïîëèãðàôèè è êíèãîèçäàíèÿ Ðîññèè»)

Пискунов В.М.
Чистый ритм Мнемозины. – М.: АльфаМ, 2005. – 608 с.

ISBN 5982810223 (В пер.)

Состоит из трех частей. Первая часть содержит статьи, посвященные
проблемам истории и теории русского символизма. Во второй части анализируется творческое наследие эмигрантов первой волны – писателей и мыслителей Русского зарубежья. Третья часть представлена статьями о современной литературе.
Для научных работников и специалистов в области литературоведения,
философии, культурологии. Может быть использована в качестве учебного
пособия для студентов и аспирантов, обучающихся по гуманитарным направлениям и специальностям.

УДК 82
ББК 83.3(2 Рос)

В оформлении книги использованы фрагменты картины «Стрелки»
художника В. Комарденкова

© «АльфаМ», 2005
© Пискунов В.М., 2005
ISBN 5982810223

П34

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 6

ЧАСТЬ I. АНДРЕЙ БЕЛЫЙ И ДРУГИЕ .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 9

Лики поэзии Андрея Белого .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 10
Культурологическая утопия Андрея Белого .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 34
Четыре свидания .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 77
Опыт прочтения «Четвертой симфонии» .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 94
Наваждение над Россией .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 104
Громы упадающей эпохи .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 113
«Второе пространство» романа «Петербург» .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 127
Становление самосознающей души .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 140
Музыка и символизм: музыкальный звукоряд поэмы «Первое свидание» .  .  . 147
Из наблюдений над текстом романа «Москва» .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 175
Собиратель пространства .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 186
О Блоке, о времени и – о себе .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 206
Андрей Белый и другие .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 219

ЧАСТЬ II. РОССИЯ ВНЕ РОССИИ
(в кругу писателей и мыслителей Русского зарубежья)
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 229

Русская идея .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 230
Пушкин и Русское зарубежье .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 273
ЧистыйритмМнемозины
(СеребряныйвекиРусскоезарубежье – в мемуарах)
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 312

ЧАСТЬ III. «ЕСЛИ ВЫПАЛО В ИМПЕРИИ РОДИТЬСЯ...»
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 363

Сокровенный Платонов
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 364
Мудрость заброшенных книг (продолжение о Платонове) .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 405
«Вседневное наше бессмертье» .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 411
Эстетика свободы (над страницами дилогий В. Гроссмана
и Ю. Домбровского)
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 430
Время и место прозы Юрия Трифонова .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 471
Неслыханная простота Владимира Маканина .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 497
Лопатин возвращается
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 528
Трагическая пастораль .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 545
И тут случилась музыка .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 557
Уроки зазеркалья .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 576

ОТ АВТОРА

Статьи, собранные в настоящей книге, образуют три цикла, соответствующие трем главным направлениям научнотворческих интересов автора и предопределяющие трехчастную структуру книги.
Первая часть – «Андрей Белый и другие» – статьи, посвященные проблемам истории и теории русского символизма, которые
увидены и осмыслены «сквозь магический кристалл» творчества
Андрея Белого – писателя, которому я посвятил свою монографию, изданную в Румынии еще в 1975 году
1 (в России тогда невозможно было помыслить о подобном), писателя, о котором постоянно думал, работая над исследованием «Тема о России» (М.,
1983), и которым особенно интенсивно занимался в связи с подготовкой и редактированием его собрания сочинений, предпринятого московским издательством «Республика» и «отложенного» на
шестом томе (Белому не везло ни в жизни, ни после смерти: единственный из великих русских символистов, он до сих пор не удостоился Собрания сочинений, хотя попыток было немало).
Из предисловий, написанных к вышедшим и не вышедшим томам собрания сочинений, из статей, опубликованных в журналах и
сборниках, из докладов и выступлений на конференциях, съездах,
симпозиумах, проходивших в разные времена и в разных странах,
выстроилась своеобразная монография, которая охватывает важнейшие произведения Андрея Белого – от «симфоний» и «Золота в
лазури» до романного цикла «Москва» и книг путевой прозы.
Вторая часть книги – «Россия вне России» – объединяет работы, посвященные творческому наследию эмигрантов первой волны.
Она призвана ввести читателя в круг писателей и мыслителей Русского зарубежья, приобщить к их спорам и дискуссиям о «духовном
корнесловии» России, о «русской идее», о православии и «латинстве»,оВостокеиЗападе,народе,интеллигенциииреволюции,оботечественной культуре – спорам, которые десятилетиями полыхали в
изгнании и оказались столь значимыми для нашей современности.
Последняя,третьячасть–«ЕсливыпаловИмперииродиться…»–
представлена в основном статьями об относительно современной
литературе, о произведениях, вошедших в широкий читательский

6

1 С благодарностью вспоминаю, что инициатором создания этой монографии
была проф. Т. Николеску.

обиход и ставших фактом общественного сознания в 1970–1980е
годы, независимо от того, датированы ли они этими десятилетиями
или воскресли из небытия, дождались тогда своего часа, оправдывая
булгаковское «рукописи не горят».
Публикации этого раздела, написанные в соавторстве с С. Пискуновой, мы рассматривали (и продолжаем рассматривать) скорее
как научнофилологические исследования, чем как традиционные
критические статьи, сориентированные на оценочность и злободневность (а еще есть такое любимое публицистамилибералами
слово «духовность»). Наша цель – не выставление баллов писателям и книгам, а аналитическая интерпретация текстов, которые –
таково было предварительное условие обращения к ним – обладали
достоинствами подлинной литературы.
Конечно, в пределах книги длиною в двадцать лет возможны
противоречия, известные повторы и даже несогласованности. Но
я их намеренно не устранял, стремясь приобщить читателя к живому движению исследовательской мысли, ее поискам и заблуждениям, которые, как известно, тоже бывают результативными.
Кроме того, есть основания полагать, что иные из этих авторских
противоречий носят объективный характер, отражают реальные
противоречия литературного развития.
Наконец, пожалуй, самое важное. Как ни далеки друг от друга
представленные в этой книге «начало века» и его финал – последний драматический период существования империи, в которой
нам выпало родиться, речь идет об одном и том же завершившемся
столетии русской культуры и литературы, которое ожидает своего
целостного осмысления. Автору книги хотелось бы надеяться, что
и он внес свою лепту в это ожидающее нас «общее дело».
Очевидно, что восстановление культурного генофонда нации –
потребность из насущнейших, безо всякого преувеличения залог
духовного оздоровления общества и фундамент нового мышления. И есть все основания сказать, что возвращение забытых имен
и произведений, новое прочтение старых книг – не просто восстановление попранной справедливости, но также источник обновления художественного зрения современности, стимул раскрепощения творческих сил. Не последнее место в этом процессе занимает обращение к русской традиции «философствования». Литература 1970–1980х гг. буквально открывает для себя федоровскую
философию «общего дела» и «водоразделы мысли» П. Флоренского
(эстетические взгляды, развиваемые Павлом Петровичем в битов7

ской повести «Человек в пейзаже», – прямо из Флоренского), вдумывается в пророчества Вл. Соловьева, в философию свободы
Н.
Бердяева,
не
пренебрегает
розановскими
парадоксами
(вспомним хотя бы повесть «Василий Розанов глазами эксцентрика» Вен. Ерофеева). Писателисовременники постигают не только русскую философскую мысль начала ХХ в., но и со всей
серьезностью обращаются к эстетике символистской прозы, не
проходят мимо опытов акмеизма, футуризма, абсурдистского
письма, насильственно прерванных в 1930е гг., обращаются к великолепной сказовой традиции, идущей от Белого и А. Ремизова…
Скажем так: национальное художественное слово восстанавливается в подлинном историческом объеме. И не только отечественные традиции – художественные открытия соседей, ближних и
дальних, стали достоянием нашей культуры.
Сегодня никого не удивляет то обстоятельство, что В. Быков
называет в числе ближайших предшественников экзистенциалиста Альбера Камю, что редкий из писателей, претендующих на интеллектуальное осмысление эпохи, обходится без томасманновских «нероманов», а публикация на русском языке произведений
Х.Л. Борхеса ускорила развитие нашей отечественной культурологической прозы, ориентированной в первую очередь не на непосредственные жизненные впечатления, но на прочитанные книги,
запомнившуюся живопись, услышанную музыку, одним словом,
прозы – насквозь «цитатной».
Както Борхес высказал предположение, что «всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор». Его тем более заманчиво применить к истории
литературы. Во всяком случае, книги 1980х гг. – как написанные в
это время, так и востребованные им, – отличаются несомненной
общностью интонации, установление которой и стало целью нашего исследования.
В заключение считаю своим приятным долгом поблагодарить
И.Л. Галинскую и С.Я. Левит за деятельное участие в судьбе этой
книги, за их дружескую поддержку и помощь на всех этапах подготовки ее к изданию.

8

В.М. Пискунов «Чистый ритм Мнемозины» • В.М. Пискунов
В.М. Пискунов «Чистый ритм Мнемозины» • В.М. Пискунов «Чистый ритм Мнемозины» • • В.М. Пискунов «Чистый ритм Мнемозины»

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
И ДРУГИЕ

Часть I

Л
ИКИ ПОЭЗИИ
АНДРЕЯ БЕЛОГО

1

Всегда обступленный, всегда свободный… в
вечном сопроводительном танце сюртучных фалд (пиджачных? все
равно – сюртучных!), старинный, изящный, изысканный, птичий –
смесь магистра с фокусником, в двойном, тройном, четверном танце:
смыслов, слов, сюртучных ласточкиных фалд, ног – о, не ног! всего
тела, всей второй души, еще – души своего тела… О, таким ты останешься, пребудешь, легкий дух, одинокий друг!»
1 – писала в год смерти
Андрея Белого – 1934й – Марина Цветаева в эссе «Пленный дух».
Слово «танец» тут – ключевое, окруженное другими, дополняющими и уточняющими его значение: «полет», «дух», «легкость»,
«ритм», «перелет», «переход». Для Цветаевой, как и для Андрея Белого, это очень серьезное, сакральное слово: ведь танец – священнодействие, запечатленный в движениижесте тайный смысл бытия. Танец – «такой же священный экстаз тела, как молитва – экстаз души. Поэтому танец в своей сущности самое высокое и самое
древнее из всех искусств»
2, – убежденно свидетельствовал общий
друг Белого и Цветаевой Максимилиан Волошин.
Для Белого сам процесс творчества был неразрывно связан с
движениемжестом. В мемуарной книге «Начало века» он вспоминает, что большую часть 1й «симфонии» сочинял не за письменным столом, а верхом на лошади, в полях окрест имения «Серебряный Колодезь»: «Я вытопатываю и выкрикиваю свои ритмы в полях: с размахами рук, нащупывая связи между словами ногой,
ухом, глазом, рукой… Влияние телесных движений на архитектонику фразы – Америка, мною открытая в юности…»
3.
И не случайно мотивы «танца», «пляски», «хоровода» проходят
через все творчество Белого, начиная с самых ранних его стихов.
Было время – 1905й год, канун революции,– когда вся Россия
виделась Андрею Белому большим зеленым лугом, помнящим

10

1 Цветаева Марина. Сочинения. В 2 т. М., 1984. Т. 2. С. 253.
2 Волошин М. Лики творчества. Л., 1988. С. 397.
3 Белый Андрей. Начало века. М., 1990. С. 137.

«песни и пляски священного экстаза, в котором глубокие души
сливались с зарей и друг с другом… Вот почему так невыразимо щемит сердце на зеленом лугу, когда ветер, блеском озаренный, уносит сердца,– и кружит, и кружит их в тихой пляске неизреченного»
1.
Этот отрывок из статьи «Луг зеленый» почти дословно воспроизведен в романе «Серебряный голубь» (1909) в описании праздничных гуляний крестьян и мещан на большом, раскинувшемся посреди села Целебеева лугу. Полный контраст к нему – рассказ о
«радении» сектантовхлыстов в том же романе. Подобными контрастами, диссонансами пронизан не один «Серебряный голубь»,
все творчество Андрея Белого и вся его жизнь. Рядом с образом Белого, в танце взмывающего «с зеленой ладони вместе с ним улетевшей лужайки»
2, Цветаева воссоздает иной облик своего друга.
В последний раз они встретились в самый драматичный и мрачный период жизни Белого – во время его берлинской эмиграции
1921–1923 гг., когда он искал спасения и забвения в… танце!
«…Фокстрот Белого – чистейшее хлыстовство: даже не свистопляска, а…– х р и с т о п л я с к а, то есть опятьтаки «Серебряный
голубь», до которого он, к сорока годам, ф и з и ч е с к и дотанцевался… Знаю, что передо мною был затравленный человек… Р о ж д е н
затравленным»
3.
Это последнее наблюдение Цветаевой можно было бы поставить
под сомнение: сегодня – по прошествии десятилетий, в свете опыта
новых поколений – многое видится и оценивается подругому.
Андрей Белый – Борис Николаевич Бугаев (14.10.1880 –
8.1.1934) – родился и вырос в среде московской интеллигенции
конца XIX в., в семье знаменитого математика, профессора Московского университета Николая Васильевича Бугаева. Он рос,
окруженный звуками музыки Бетховена и Шопена (мать Белого –
московская красавица Александра Дмитриевна, позировавшая
К. Маковскому для фигуры «молодой» в «Боярской свадьбе»,–
была прекрасной музыкантшей), под гортаннопрерывистый
ритм стихов Уланда, Гёте, Эйхендорфа, которые читала своему маленькому Бореньке бонна – немка Раиса Ивановна. Летние месяцы семья Бугаевых проводила в Подмосковье, и мальчик с детства
смог приобщиться к миру поместнодеревенской России, где как

11

1 Белый Андрей. Луг зеленый: Книга статей. М., 1910. С. 10.
2 Цветаева Марина. Сочинения. Т. 2. С. 253.
3 Там же. С. 284–285.

бы воедино слились красота среднерусского пейзажа и величие
культуры, творимой жившими среди этой природы людьми.
Уже учась в университете, сдавая экзамены по физике и ботанике, просиживая часы в химической лаборатории, Борис Бугаев
отводил душу в запойном чтении старых и новых философов, современных западных писателей, в каждодневных посещениях
семьи Михаила Сергеевича и Ольги Михайловны Соловьевых –
родителей своего друга Сергея. «Не чайный стол – заседание Флорентийской Академии»
1, – с благодарностью вспоминал Белый
дом Соловьевых, где бывали старший брат Михаила Сергеевича
философ Владимир Соловьев, его сестра, поэтесса Поликсена Соловьева, близкие друзья семьи – философ Сергей Николаевич
Трубецкой, историк Василий Осипович Ключевский, позднее –
В. Брюсов, Д. Мережковский, З. Гиппиус… Именно здесь, в семье
Соловьевых, были восторженно поддержаны первые литературные опыты Бориса Бугаева. Михаил Сергеевич помог ему и сочинить псевдоним «Андрей Белый» (белый – священный, утешительный цвет, представляющий собою гармоническое сочетание
всех цветов, – любимый цвет Вл. Соловьева, пользовавшийся особым почитанием в доме его брата).
Нет, в эти годы Борис Бугаев никак не производит впечатления
человека, который был «рожден затравленным». Вот как вспоминает о Беломстуденте писатель Борис Зайцев:

На московском Арбате вижу его студентом, в тужурке и фуражке с синим околышем. Особенно глаза его запомнились – не просто голубые,
а лазурноэмалевые, «небесного» цвета, с густейшими великолепными ресницами, как опахала, оттеняли они их. Худенький, тонкий, с
большим лбом и вылетающим вперед подбородком, всегда немного
голову закидывая назад, по Арбату он тоже будто не ходил, а «летел».
Подлинно «Котик Летаев», в ореоле нежных, светлых кудрей. Котик
выхоленный, барской породы
2.

Ни в облике, ни в душе Белого не было затравленности: очень
рано он открыл мир, в котором мог чувствовать себя независимым
и от истерической любви матери, и от обид одноклассников, и от
террора латиниста Павликовского, и от скуки «точных» наук. Речь
идет о мире игры и фантазии (что из того, что поначалу это была
игра в индейцев по следам прочитанных Купера и Майна Рида?!).

12

1 Мочульский К. Андрей Белый. Париж, 1955. С. 18.
2 Зайцев Б.К. Андрей Белый // Воспоминания об Андрее Белом. Сост. и вступительная статья В.М. Пискунова. М., 1995. С. 18–19.

Доступ онлайн
от 40 ₽
В корзину