Который из трех?

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

КОТОРЫЙ ИЗ ТРЕХ? 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

КОТОРЫЙ ИЗ ТРЕХ? 

(Старая, но вечно новая история) 

 
На террасе роскошной старинной дачи статской советницы 
Марьи Ивановны Лангер стояли дочь Марьи Ивановны – Надя и 
сынок известного московского коммерсанта Иван Гаврилович. 
Вечер был великолепный. Будь я мастер описывать природу, я 
описал бы и луну, которая ласково глядела из–за тучек и обливала своим хорошим светом лес, дачу, Надино личико... Описал бы 
и тихий шёпот деревьев, и песни соловья, и чуть слышный плеск 
фонтанчика... Надя стояла, опершись коленом о край кресла и 
держась рукой за перила. Глаза ее, томные, бархатные, глубокие, 
глядели неподвижно в темную зеленую чащу... На бледном, освещенном луной личике играли темные тени – пятнышки: это 
румянец... Иван Гаврилович стоял позади нее и нервно, дрожащей рукой пощипывал свою жидкую бородку. Когда ему надоедало щипать бородку, он начинал поглаживать и трепать другой 
рукой свое высокое, некрасивое жабо. Иван Гаврилович некрасив. Он похож на свою маменьку, напоминающую собой деревенскую кухарку. Лоб у него маленький, узенький, точно приплюснутый; нос вздернутый, тупой, с заметной выемкой вместо 
горбины, волос щетиной. Глаза его, маленькие, узкие, точно у 
молодого котенка, вопросительно глядели на Надю. 
– Вы извините меня, – говорил он, заикаясь, судорожно вздыхая и повторяясь, – извините меня, что я рассказываю вам... про 
свои чувства... Но я вас так полюбил, что даже не знаю, в своем 
ли я уме нахожусь, или нет... В груди моей такие чувства к вам, 
что и выразить этого невозможно! Я, Надежда Петровна, как 
только вас увидал, так сразу и втюрился, полюбил то есть. Вы извините меня, конечно, но... ведь... (Пауза.) Приятная нонче природа! 
– Да... Погода великолепная... 
– И при такой самой природе как приятно, знаете ли–с, любить 
такую приятную особу, как вы... Но я несчастлив! 
Иван Гаврилович вздохнул и дернул себя за бородку. 
– Очень несчастлив–с! Я вас люблю, страдаю, а... вы? Нешто 
вы можете чувствовать ко мне чувства? Вы образованная, уче
2 

ная... всё по–благородному... А я? Я купеческого звания и... 
больше ничего! Как есть ничего! Денег–то много, но что толку с 
тех денег, если нет настоящего счастья? Без счастья с этими самыми деньгами одно только окаянство да... пустоцвет. Ешь хорошо, ну... пешком не ходишь... пустая жизнь... Надежда Петровна! 
– Ну? 
– Ни... ничего–с! Я хотел, собственно говоря, вас побеспокоить... 
– Что вам? 
– Можете ли вы меня любить? (Пауза.) Я предлагал вашей маменьке... мамаше то есть, свое сердце и руку относительно вас, и 
оне сказали, что всё от вас зависит... Вы можете, говорит, и без 
родительской воли... Как вы мне ответите? 
Надя молчала. Она взглянула в темную зеленую чащу, где 
еле–еле обрисовывались стволы и узорчатая листва... Ее занимали движущиеся черные тени от деревьев, которые слегка покачивались от ветерка своими верхушками. Молчание ее душило 
Ивана Гавриловича. На глазах его выступили слезы. Он страдал. 
«Ну что – ежели она откажет?» – думалось ему, и эта невеселая 
дума морозом резала по его широкой спине... 
– Сделайте милость. Надежда Петровна, – проговорил он, – не 
терзайте мою душу... Ведь я, ежели лезу к вам, то от любви... Потому... (Пауза.) Ежели... (Пауза.) Ежели вы не ответите мне, то 
хоть умирай. 
Надя повернула свое лицо к Ивану Гавриловичу и улыбнулась... Она протянула ему свою руку и заговорила голосом, который прозвучал в ушах московского коммерсанта песнью сирены: 
– Очень вам благодарна, Иван Гаврилович... Я уже давно 
знаю, что вы меня любите, и знаю, как вы любите... Но я... я... Я 
вас тоже люблю, Жан... Вас нельзя не полюбить за ваше доброе 
сердце, за вашу преданность... 
Иван Гаврилович раскрыл широко рот, засмеялся и, счастливый, провел себя ладонью по лицу: не сон ли, мол? 
– Я знаю, что если я выйду за вас замуж, – продолжала Надя, – 
то я буду самая счастливая... Но знаете что, Иван Гаврилович? 
Подождите немножко ответа... Ответить положительно сейчас я 
не могу... Я должна этот шаг обдумать хорошенько... Подумать 
надо... Потерпите немного. 
– А долго ждать? 

3 

– Нет, немного... День, много два... 
– Это можно–с... 
– Вы сейчас уедете, а ответ я дам письмом... Уезжайте сейчас 
домой, а я пойду думать... Прощайте... Через день... 
Надя протянула руку. Иван Гаврилович схватил ее и поцеловал. Надя кивнула головой, поцеловала воздух, спорхнула с 
крыльца и исчезла... Иван Гаврилович постоял минуты две–три, 
подумал и отправился через маленький цветник и рощу к своим 
лошадям, которые стояли на просеке. Он раскис и ослабел от счастья, точно его целый день продержали в горячей ванне... Он шел 
и смеялся от счастья. 
– Трофим! – разбудил он спавшего кучера. – Вставай! Едем! 
На чай пять желтеньких! Понял? Ха–ха! 
Между тем Надя прошмыгнула сквозь все комнаты на другую 
террасу, спустилась с этой террасы и, пробираясь сквозь деревья, 
кусты и кустики, побежала на другую просеку. На этой просеке 
ожидал ее друг ее детства, молодой человек лет двадцати шести, 
барон Владимир Штраль. Штраль – миленький толстенький немец–карапузик, с уже заметной плешью на голове. Он в этом году 
кончил курс в университете, едет в свое харьковское именье и 
пришел в последний раз, проститься... Он был слегка пьян и, полулежа на скамье, насвистывал «Стрелочка». 
Надя подбежала к нему и, тяжело дышащая, утомленная бегом, повисла на его шее. Звонко хохоча и теребя его за шею, за 
волосы и воротник, она осыпала его жирное, потное лицо поцелуями... 
– Я тебя уже целый час жду, – сказал барон, обнимая ее за талию... 
– Ну что – здоров? 
– Здоров... 
– Едешь завтра? 
– Еду... 
– Противный... Возвратишься скоро? 
– Не знаю... 
Барон поцеловал Надю в щеку и ссадил ее с колен на скамью. 
– Ну, будет целоваться, – сказала Надя. – После... Впереди еще 
много времени. Теперь потолкуем о деле. (Пауза.) Ты, Воля, подумал? 
– Подумал... 
– Ну что ж, как? Когда... свадьба? 

4 

Барон поморщился. 
– Ты опять о том же! – сказал он. – Ведь я тебе еще вчера дал... 
положительный ответ... Ни о какой свадьбе не может быть и речи! Я тебе еще вчера сказал... Зачем заводить разговор о том, что 
уже тысячу раз было пересказано?.. 
– Но, Воля, должны наши отношения чем–нибудь кончиться! 
Как ты это не поймешь? Ведь должны? 
– Должны, но не свадьбой... Ты, Nadine, повторяю я в сотый 
раз, наивна, как трехлетнее дитя... Наивность к лицу хорошеньким женщинам, но не в данном случае, душа моя... 
– Не хочешь жениться, значит! Не хочешь? Ты говори прямо, 
бессовестная твоя душа, говори прямо: не хочешь? 
– Не хочу... С какой стати я буду себе портить карьеру? Я 
люблю тебя, но ведь ты сгубишь меня, если я на тебе женюсь... 
Ты мне не дашь ни состояния, ни имени... Женитьба должна, мой 
друг, быть половиной карьеры, а ты... Плакать нечего... Надо рассуждать здраво... Браки по любви никогда не бывают счастливы и 
оканчиваются обыкновенно пуфом... 
– Лжешь... Ты лжешь! Вот что! 
– Женись, а потом с голоду умирай... Нищих плоди... Рассуждать нужно... 
– А отчего ты тогда не рассуждал... помнишь? Ты тогда дал 
мне честное слово, что ты на мне женишься... Ведь дал? 
– Дал... Но теперь изменились мои планы... Ведь ты не выйдешь за бедного человека? Зачем же ты заставляешь меня жениться на бедной? Я не имею желания поступить с собой по–
свински. У меня есть будущее, за которое я должен ответить пред 
своею совестью. 
Надя утерла платком глаза и вдруг неожиданно, нечаянно бросилась опять на шею к православному немцу. Она припала к нему 
и принялась осыпать его лицо поцелуями. 
– Женись! – залепетала она. – Женись, голубчик! Ведь я люблю тебя! Ведь я жить без тебя не могу, моя прелесть! Ты меня 
убьешь, если расстанешься со мной! Женишься? Да? 
Немец подумал и решительным тоном сказал: 
– Не могу! Любовь хорошая вещь, но на этом свете она не 
прежде всего... 
– Так не хочешь? 
– Нет... Не могу... 
– Не хочешь? Верно, что не хочешь? 

5 

– Не могу, Nadine! 
– Подлец, негодяй... вот что! Мошенник! Немчура! Я тебя 
терпеть не могу, ненавижу, презираю! Ты гадок! Я тебя и не любила никогда! Если я в тот вечер и поддалась тебе, то только потому, что считала тебя честным человеком, думала, что ты женишься на мне... Я тебя и тогда терпеть не могла! Хотела выйти 
за тебя, потому что ты барон и богач! 
Надя замахала руками и, отступив на несколько шагов от 
Штраля, пустила в него еще несколько колкостей и отправилась 
домой... «Напрасно я ходила сейчас к нему, – думала она, идя домой. – Ведь знала же я, что он не захочет жениться? Вот негодяй! 
Дура была я в тот вечер! Не поддайся я ему тогда, теперь бы не 
было надобности унижаться перед этой... немчурой». 
Придя во двор дачи, Надя не пошла в комнаты. Она походила 
по двору и остановилась у одного слабо освещенного окна. Окно 
это выходило из комнаты, в которой обитала на летнем положении молодая, только что выпущенная из консерватории, первая 
скрипка, Митя Гусев. Надя начала глядеть в окно. Митя, плечистый, курчавый блондин, недурной собой, был дома. Он без сюртука и жилетки лежал на кровати и читал роман. Надя постояла, 
подумала и постучала в окно. Первая скрипка подняла голову. 
– Кто там? 
– Это я, Дмитрий Иваныч... Отворите–ка окно на минутку!.. 
Митя быстро надел сюртук и отворил окно. 
– Идите сюда... Лезьте ко мне... – сказала Надя. 
Митя показался на окне и через секунду был уже возле Нади. 
– Что вам угодно? 
– Пойдемте! – сказала Надя и взяла Митю под руку. 
– Вот что, Дмитрий Иваныч, – сказала она. – Не пишите мне, 
голубчик, любовных писем! Пожалуйста, не пишите! Не любите 
меня и не говорите мне, что вы меня любите! 
Слезы сверкнули на глазах Нади и полились струёй по щекам, 
по рукам... 
Слезы были самые настоящие, горючие, крупные... 
– Не любите меня, Дмитрий! Не играйте для меня на скрипке! 
Я гадкая, противная, нехорошая... Я такая, которую нужно презирать, ненавидеть, бить... 
Надя зарыдала и положила свою головку на грудь Мити. 
– И я самая гадкая, и мысли мои гадкие, и сердце... 

6 

Митя растерялся, забормотал какую–то ерунду и поцеловал 
Надю в голову... 
– Вы добрый, хороший... Я, честное слово, люблю вас... Ну, а 
вы не любите меня! Я люблю больше всего на свете деньги, наряды, коляски... Я умираю, когда думаю, что у меня нет денег... Я 
мерзкая, эгоистка... Не любите, душечка, Дмитрий Иваныч! Не 
пишите мне писем! Я выхожу замуж... за Гаврилыча. Видите – 
какая я! А вы еще... любите меня! Прощайте! Я вас буду любить 
и замужем... Прощай, Митя! 
Надя быстро обняла Гусева, быстро поцеловала его в шею и 
побежала к воротам. 
Придя к себе в комнату, Надя села за стол и, горько плача, написала следующее письмо: «Дорогой Иван Гаврилыч! Я ваша. Я 
вас люблю и хочу быть вашей женою... Ваша Н.» 
Письмо было запечатано и сдано горничной для отправки по 
адресу. 
«Завтра... что–нибудь привезет...» – подумала Надя и глубоко 
вздохнула. 
Этот вздох был финалом ее плача. Посидев немного у окна и 
успокоившись, Надя быстро разделась, и ровно в полночь дорогое пуховое одеяло, с вышивками и вензелями, уже грело спящее, 
изредка вздрагивающее тело молодой, хорошенькой, развратной 
гадины. 
В полночь Иван Гаврилович шагал у себя по кабинету и мечтал вслух. 
В кабинете сидели его родители и слушали его мечтания... 
Они радовались и были счастливы за счастливого сына... 
– Девица–то она хорошая, благородная, – говорил отец. – Советника дочь, да и красавица. Одна только беда: фамилия у нее 
немецкая! Подумают люди, что ты на немке женился...