Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Суд

Покупка
Основная коллекция
Артикул: 616538.01.99
Чехов, А. П. Суд [Электронный ресурс] / А. П. Чехов. - Москва : ИНФРА-М, 2013. - 6 с. - (Библиотека русской классики). - ISBN 978-5-16-007298-2. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/410751 (дата обращения: 29.03.2024). – Режим доступа: по подписке.
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
А.П. Чехов

СУД

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Суд. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 6 с. – (Библиотека русской 

классики).

ISBN 978-5-16-007298-2
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

СУД

Изба Кузьмы Егорова, лавочника. Душно, жарко. Проклятые 

комары и мухи толпятся около глаз и ушей, надоедают… Облака 
табачного дыму, но пахнет не табаком, а соленой рыбой. В воздухе, на лицах, в пении комаров тоска.

Большой стол; на нем блюдечко с ореховой скорлупой, ножни
цы, баночка с зеленой мазью, картузы, пустые штофы. За столом 
восседают: сам Кузьма Егоров, староста, фельдшер Иванов, дьячок 
Феофан Манафуилов, бас Михайло, кум Парфентий Иваныч и 
приехавший из города в гости к тетке Анисье жандарм Фортунатов. В почтительном отдалении от стола стоит сын Кузьмы Егорова, Серапион, служащий в городе в парикмахерской и теперь приехавший к отцу на праздники. Он чувствует себя очень неловко и 
дрожащей рукой теребит свои усики. Избу Кузьмы Егорова временно нанимают для медицинского «пункта», и теперь в передней 
ожидают расслабленные. Сейчас только привезли откуда-то бабу с 
поломанным ребром… Она лежит, стонет и ждет, когда, наконец, 
фельдшер обратит на нее свое благосклонное внимание. Под окнами толпится народ, пришедший посмотреть, как Кузьма Егоров 
своего сына пороть будет.

— Вы всё говорите, что я вру, — говорит Серапион, — а пото
му я с вами говорить долго не намерен. Словами, папаша, в девятнадцатом столетии ничего не возьмешь, потому что теория, как 
вам самим небезызвестно, без практики существовать не может.

— Молчи! — говорит строго Кузьма Егоров. — Материй ты не 

разводи, а говори нам толком: куда деньги мои девал?

— Деньги? Гм… Вы настолько умный человек, что сами долж
ны понимать, что я ваших денег не трогал. Бумажки свои вы не для 
меня копите… Грешить нечего…

— Вы, Серапион Косьмич, будьте откровенны, — говорит дья
чок. — Ведь мы вас для чего это спрашиваем? Мы вас убедить желаем, на путь наставить благой… Папашенька ваш ничего вам, окроме пользы вашей… И нас вот попросил… Вы откровенно… Кто 
не грешен? Вы взяли у вашего папаши двадцать пять рублей, что у 
них в комоде лежали, или не вы?

Серапион сплевывает в сторону и молчит.
— Говори же! — кричит Кузьма Егоров и стучит кулаком о 

стол. — Говори: ты или не ты?

— Как вам угодно-с… Пускай…
— Пущай, — поправляет жандарм.
— Пущай это я взял… Пущай! Только напрасно вы, папаша, на 

меня кричите. Стучать тоже не для чего. Как ни стучите, а стола 

сквозь землю не провалите. Денег ваших я никогда у вас не брал, а 
ежели брал когда-нибудь, то по надобности… Я живой человек, 
одушевленное имя существительное, и мне деньги нужны. Не камень!..

— Поди да заработай, коли деньги нужны, а меня обирать нече
го. Ты у меня не один, у меня вас семь человек!

— Это я и без вашего наставления понимаю, только по слабо
сти здоровья, как вам самим это известно, заработать, следовательно, не могу. А что вы меня сейчас куском хлеба попрекнули, 
так за это самое вы перед господом богом отвечать станете…

— Здоровьем слаб!.. Дело у тебя небольшое, знай себе стриги 

да стриги, а ты и от этого дела бегаешь.

— Какое у меня дело? Разве это дело? Это не дело, а одно толь
ко поползновение. И образование мое не такое, чтоб я этим делом 
мог существовать.

— Неправильно вы рассуждаете, Серапион Косьмич, — гово
рит дьячок. — Ваше дело почтенное, умственное, потому вы служите в губернском городе, стрижете и бреете людей умственных, 
благородных. Даже генералы, и те не чуждаются вашего ремесла.

— Про генералов, ежели угодно, я и сам могу вам объяснить.
Фельдшер Иванов слегка выпивши.
— По нашему медицинскому рассуждению, — говорит он, —

ты скипидар и больше ничего.

— Мы вашу медицину понимаем… Кто, позвольте вас спро
сить, в прошлом годе пьяного плотника, вместо мертвого тела, 
чуть не вскрыл? Не проснись он, так вы бы ему живот распороли. 
А кто касторку вместе с конопляным маслом мешает?

— В медицине без этого нельзя.
— А кто Маланью на тот свет отправил? Вы дали ей слабитель
ного, потом крепительного, а потом опять слабительного, она и не 
выдержала. Вам не людей лечить, а, извините, собак.

— Маланье царство небесное, — говорит Кузьма Егоров. — Ей 

царство небесное. Не она деньги взяла, не про нее и разговор… А 
вот ты скажи… Алене отнес?

— Гм… Алене!.. Постыдились бы хоть при духовенстве и при 

господине жандарме.

— А вот ты говори: ты взял деньги или не ты?
Староста вылезает из-за стола, зажигает о колено спичку и поч
тительно подносит ее к трубке жандарма.

— Ффф… — сердится жандарм. — Серы полный нос напустил!
Закурив трубку, жандарм встает из-за стола, подходит к Сера
пиону и, глядя на него со злобой и в упор, кричит пронзительным 
голосом:

— Ты кто таков? Ты что же это? Почему так? А? Что же это 

значит? Почему не отвечаешь? Неповиновение? Чужие деньги 
брать? Молчать! Отвечай! Говори! Отвечай!

— Ежели…
— Молчать!
— Ежели… Вы потише-с! Ежели… Не боюсь! Много вы об се
бе понимаете! А вы — дурак, и больше ничего! Ежели папаше хочется меня на растерзание отдать, то я готов… Терзайте! Бейте!

— Молчать! Не ра-а-азговаривать! Знаю твои мысли! Ты вор? 

Кто таков? Молчать! Перед кем стоишь? Не рассуждать!

— Наказать-с необходимо, — говорит дьячок и вздыхает. —

Ежели они не желают облегчить вину свою сознанием, то необходимо, Кузьма Егорыч, посечь. Так я полагаю: необходимо!

— Влепить! — говорит бас Михайло таким низким голосом, 

что все пугаются.

— В последний раз: ты или нет? — спрашивает Кузьма Егоров.
— Как вам угодно-с… Пущай… Терзайте! Я готов…
— Выпороть! — решает Кузьма Егоров и, побагровев, вылезает 

из-за стола.

Публика нависает на окна. Расслабленные толпятся у дверей и 

поднимают головы. Даже баба с переломленным ребром, и та поднимает голову…

— Ложись! — говорит Кузьма Егоров.
Серапион сбрасывает с себя пиджачок, крестится и со смирени
ем ложится на скамью.

— Терзайте, — говорит он.
Кузьма Егоров снимает ремень, некоторое время глядит на пуб
лику, как бы выжидая, не поможет ли кто, потом начинает…

— Раз! Два! Три! — считает Михайло низким басом. — Во
семь! Девять!

Дьячок стоит в уголку и, опустив глазки, перелистывает книж
ку…

— Двадцать! Двадцать один!
— Довольно! — говорит Кузьма Егоров.
— Еще-с!.. — шепчет жандарм Фортунатов. — Еще! Еще! Так 

его!

— Я полагаю: необходимо еще немного! — говорит дьячок, от
рываясь от книжки.

— И хоть бы пискнул! — удивляется публика. Больные рассту
паются, и в комнату, треща накрахмаленными юбками, входит жена Кузьмы Егорова.

— Кузьма! — обращается она к мужу. — Что это у тебя за 

деньги я нашла в кармане? Это не те, что ты давеча искал?

— Оне самые и есть… Вставай, Серапион! Нашлись деньги! Я 

положил их вчерась в карман и забыл…

— Еще-с! — бормочет Фортунатов. — Влепить! Так его!
— Нашлись деньги! Вставай!
Серапион поднимается, надевает пиджачок и садится за стол. 

Продолжительное молчание. Дьячок конфузится и сморкается в 
платочек.

— Ты извини, — бормочет Кузьма Егоров, обращаясь к сыну. 

— Ты не того… Чёрт же его знал, что они найдутся! Извини…

— Ничего-с. Нам не впервой-с… Не беспокойтесь. Я на всякие 

мучения всегда готов.

— Ты выпей… Перегорит…
Серапион выпивает, поднимает вверх свой синий носик и бога
тырем выходит из избы. А жандарм Фортунатов долго потом ходит по двору, красный, выпуча глаза, и говорит:

— Еще! Еще! Так его!