Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Импровизаторы

Бесплатно
Основная коллекция
Артикул: 628099.01.99
Лесков, Н.С. Импровизаторы [Электронный ресурс] / Н.С. Лесков. - Москва : Инфра-М, 2015. - 21 с. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/526893 (дата обращения: 28.03.2024)
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Н.С. Лесков 
 

ИМПРОВИЗАТОРЫ 

Н.С. Лесков 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ИМПРОВИЗАТОРЫ 

 
 
 
 

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ 
 

 
 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

 1

УДК 822 
 
ББК 84(2 Рос=Рус) 
Л50 

    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Лесков Н.С. 
Импровизаторы. — М.: ИНФРА-М, 2015. — 21 с. — 
(Библиотека русской классики) 
 
ISBN 978-5-16-104540-4 
 

ББК 84(2 Рос=Рус)

© Оформление. ИНФРА-М, 2015 
ISBN 978-5-16-104540-4 

Подписано в печать 27.08.2015. Формат 60x90/16.  
Гарнитура Times New Roman.  Бумага офсетная. 
Тираж 500 экз. Заказ № 
Цена свободная. 
 
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru 
 

 
2 

СОДЕРЖАНИЕ 

 
ИМПРОВИЗАТОРЫ..................................................................4 

I...................................................................................................4 
II..................................................................................................5 
III ................................................................................................6 
IV................................................................................................8 
V ...............................................................................................10 
VI..............................................................................................12 
VII.............................................................................................13 
VIII ...........................................................................................16 
IX..............................................................................................18 
Х ...............................................................................................20 

 3

ИМПРОВИЗАТОРЫ 

 
 
 
Приходи, моя милая крошка, 
Приходи посидеть вечерок. 
А. Фет 
 
 
 Одни представляли ее себе в виде женщины, отравляющей 
воду, другие — в виде запятой. Врачи говорили, что надо убить 
запятую, а народ думал, что надо убить врачей. 
 
С. Смирнова («Нов. вр.», 18 ноября 1892) 
 
 

 I 

Остроумная писательница, из последнего литературного этюда которой я выписал этот эпиграф, обрисовывает дело чрезвычайно верно. Когда летом 1892 года, в самом конце девятнадцатого века, появилась в нашей стране холера, немедленно же появилось и разномыслие, что надо делать. «Врачи говорили, что надо убить запятую, а народ думал, что надо убить врачей». 
Следует добавить, что народ не только так «думал», но он 
пробовал и приводить это в действие. Несколько врачей, старавшихся убить запятую для лучшей пользы делу, были сами убиты. 
Это случилось, говорят, оттого, что простым людям всего 
своевременно и терпеливо не объяснили и, главное, не показали 
им нигде эту самую «запятую», чтобы они видели, как она им 
вредит. Это, может быть, и в самом деле хорошо было бы показать, но только сделать это было очень трудно: запятая видима 
только под микроскопом, а в слободах и селениях, где живет «народ по преимуществу», микроскопов (или «мелкоскопов») нет. 
Поэтому нельзя удивляться, что народу, который впервые услы
 
4 

хал про «запятую», вести о ней показались сомнительными. Народ довольно приучен не верить ученым, и он смекнул, кому эта 
выдумка о «запятой» могла быть выгодна, и порешил наказать 
лекарей за их выдумку. 
В столицах, где образованность несравненно выше, науке оказано совсем иное доверие: здесь запятую видели увеличенную 
под микроскопом, засушенную и выставленную на окне «в квартире известного журналиста, живущего на окраине города». Об 
этом было напечатано в петербургской газете, особенно следящей за разнообразными явлениями столичной жизни. 
«Журналист, проживающий на окраине», демонстрировал «запятую» множеству людей, между которыми были особы достопримечательного положения. Вид козявки всех удивлял; большинство людей отбегали от нее в страхе, и лишь немногие поддавались успокоительным уверениям журналиста, что «запятая 
обезврежена», и тогда брали ее в руки. 
Так образованным жителям столицы не было никакого труда 
уверовать в «запятую»; но слободским и деревенским мужикам 
никто этого не показал, и они в запятую не поверили и до сих пор 
еще не верят. 
  

II 

  
Рассказанный случай с «увеличенной запятою» газета объясняла так, что журналист, живущий на окраине, «купил шутки ради курьезную японскую козявку», а когда один генерал спросил 
его, что это такое, — он, по вдохновению, сказал, что это «увеличенная и засушенная запятая». Генерал этому поверил, а журналист стал пробовать: неужто и другие образованные люди могут 
верить такой очевидной нелепости. И оказалось, что все этому 
верили! 
Если сопоставить то, что замечено г-жою Смирновой насчет 
несоответствия народных взглядов на «запятую», с тем, что журналист, живущий на окраине, обнаружил в людях высшего порядка, то выйдет, что степень легковерия и безрассудства на том 
и на другом конце общественной лестницы получается как бы 
одинаковая; но вверху действует козявка засушенная, а по низам 
ползет что-то живое, и не заморское, а простое доморощенное. 

 5

Что же такое заменяло и заменяет засушенную «запятую» в 
народе? Я попробую показать эту штуку так, как я ее видел. 
Тургенев изобразил, как говорит с простолюдином интеллигент и раскольничий начетчик. У первого все умно направлено к 
делу, а второй вертит «яко» да «аще», и смотришь — этого слушают, а того нет. Малороссу, чтобы его растрогать, надо, чтобы 
ему свой брат сказал: «граю и воропаю». Я сам помню, как в давние времена в Киеве польский актер Рекановский играл роль в 
какой-то малороссийской пьесе, где после происшедшего в семье 
горя жена начинает выть, а муж бросает ее за руку на пол и говорит: «Мовчи, бо скорбь велыка!» И после этих слов настала пауза, и театр замер, а потом из райка кто-то рыдающим голосом 
крикнул: «Эге! це не ваш Шекспыр!» И мнение о Шекспире было 
понижено до бесконечности. 
Надо сочинять что-то такое «дуже прóстое», чтобы было в их 
вкусе — с дымком и с грязью, даже, пожалуй, с дуринкой. 
  

III 

  
Летом 1892 года я жил на морском берегу в Шмецке. Тяжко 
больной, я был далек от личного участия в делах, и даже равнодушно читал в газетах энергические приказы генерала Баранова, 
но потом мне стало интересно сравнивать их с приказами других 
администраторов, которые ему подражали и блистали только отраженным или заимствованным светом. Из этой литературы я узнавал, что появились люди, которые распускают вредные слухи о 
болезни, и что нижегородский генерал таких людей сечет розгами и может когда угодно повесить. 
Меры генерала Баранова «в наказании разговоров» производили в большой публике впечатление не особенно сильное и неясное; многие не могли взять в толк: отчего одного разговорщика 
довольно только высечь, а другого надо еще отдать в санитары, а 
третьего — «повесить» или, по простонародному выражению, 
«удавить». Какое тут «распределение всеобщей провинности»? 
Многие думали, что все это последовательно будет сделано над 
каждым охотником разговаривать, то есть что разговорщика сначала высекут, потом определят «горшок выносить», а потом уже, 
когда он станет ни к чему не способен, тогда дадут ему глухую 

 
6 

исповедь и удавят на площади. О самом повешении тоже разноречили: одни были уверены, что «вешать будут только для испуга 
публики», а потом «курьера выпустят с прощадою», а другие 
уверяли, что «это не для шутки и никакой прощады не будет, а 
удавят как следует», отмена же против обыкновения будет только 
в том, что, «по удавлении разговорщика, отдадут оного родственникам для его погребения». Возникал тоже вопрос о женщинах: 
«как таковую сечь, если разговаривает, а сама беременна?» По 
множеству всех этих сомнений мы с толку сбились и спрашивали 
разъяснений у четырех отставных губернаторов, которые в это 
лето ходили у нас по плáжу, но они были заняты своим положением и говорили, что ничего не понимают. 
Видаясь со своими соседями — кузнецом, лавочником, лесником — и с своими домохозяевами, я заметил, что они недоумевают: «Какие же это вредные слова бывают?» Этого им никто объяснить не мог, а им это было очень нужно знать. 
— Ведь вот, — говорили они, — может случиться, что-нибудь 
такое умственное услышишь и не поймешь в необъяснении 
случáя, и скассируют насмерть! Мы не можем узнать агитатора! 
Это так говорил лавочник, образованный и красноречивый человек, с ораторскими дарованиями которого мы ниже еще познакомимся. 
То, что предвидел лавочник, то и на самом деле отчасти случилось. 
Раз, когда я шел домой леском из Мерекюля, нагоняет меня 
няня из одного моего знакомого семейства и говорит, что «в Петербурге уже народ отравляют». 
Я ее отговариваю, чтобы она этому не верила, и напоминаю ей 
про опасность от генерала Баранова; но она не обращает на мои 
предостережения никакого внимания и говорит, что то, что она 
знает, это тоже произошло от генерала. 
— Ну, — говорю я, — если от генерала, то в таком случае рассказывайте, чтó вам известно… Но только смотрите, уверены ли 
вы, что это точно от генерала? 
— От генерала. 
И она рассказала историю, которую я здесь передам с возможною точностью. 
  

 7

IV 

  
Живет у рынка отставной генерал. От команды отставлен, но 
военных прав не лишен и ходит в военном образце с поперечиной. На дачу он не любит ездить, а остается в Петербурге, потому 
что веселого характера и любит разъезжать по знакомым, а вечером на закат солнца смотрит и слушает, как поют француженки. 
Он пожилой, но очень веселый, и все бы ему с дамами да с красотками; а жена у него старушка, с ним не живет. Прислуги у него три человека, мужчины: камердинер, повар и буфетчик, и все 
ему верные, потому что им жить у него прекрасно; гости часто в 
карты играют, и приходимые красотки жалуют, и тогда уже ни в 
чем нет сожаления. И теперь же, на этих днях, поехал этот генерал в «Аркадию» или «Ливадию» и пробыл там до последнего 
времени, а потом поехал домой в простом намерении раздеться, 
божиньке помолиться и бай-бай заснуть; но только что он хотел в 
дверь свой ключ вставлять, как вдруг запятая! Сама дверь распахнулась, и на него вылетает оттуда его буфетчик, бледный, как 
шут Пьеро, и лопочет незнамо что. 
Генерал подумал, что, верно, он немножко выпил или тоже 
приходимую крошку ожидает, а тот ему отвечает: «Никак нет, 
ваше превосходительство; а у нас огромное несчастие: вашего 
камердинера умирать увезли». Генерал рассердился. «Как, без 
меня? Как смели?.. Говори скорей, как это сделалось?» 
Буфетчик дрожит и путается языком, но рассказал, что камердинер, проводивши генерала, совсем был здоров и ходил на рыбный садок, себе рыбу купил, а потом пошел к графу Шереметеву 
к второму регента помощнику спевку слушать, а оттуда на возврате встретил приходимую бедную крошку, и принял ее, и с нею 
при открытом окне чай пил, а когда пошел ее провожать, то вдруг 
стал себя руками за живот брать, а дворники его тут же подхватили под руки, а городовой засвиристел — и увезли. Он не хотел 
ехать и не давался — кричал: 
— Прощайте, други!.. Ваше превосходительство, заступитесь! 
— Но они его усадили и неизвестно куда увезли. 
— Ах, несчастный! — сказал генерал и, растроганный до слез, 
сейчас же поехал к обер-полицеймейстеру. Но его там не приняли: говорят: «Есть приемные часы — тогда можете!» Он — к 
приставу, и пристава нет. «Где же он?» — «Помилуйте, — гово
 
8 

рят, — по участку ходит!» — «Кого же я могу видеть?» — «А вот 
дежурный за стенкой». Выходит из-за стенки дежурный офицер, 
застегивает на себе мундирный сюртук и спрашивает: «Что угодно?» 
Генерал ему все и передает: «Так и так, мой камердинер, на 
руках которого вещи, серебро и весь дом, а его в мое отсутствие 
взяли и увезли без извещения меня, как будто какого-нибудь 
учебного рассуждателя. Прошу мне его сейчас возвратить». 
А полицейский говорит: «Я этого не могу, потому что его у 
нас нет; мы его еще в двенадцатом часу в больницу отправили». 
Генерал обругал его как не надо хуже и вскочил опять на извозчика и все извозчика после этого вслед скорей подгоняет. 
А извозчик догадался, для чего он ездит, и говорит: 
— А осмелюсь спросить: которого часа вашего человека взято? 
Генерал говорит: 
— О полуночи. 
— Ну так теперь, — говорит, — ему уже аминь. 
— Что ты вздор говоришь! 
— Помилуйте, какой же вздор! Теперь они ему уже струменцию запустили. 
— Ты глупости говоришь. 
А извозчик полуоборотился и крестится рукой, а сам шепчет: 
— Ей-богу, ей-богу, — говорит, — ведь они теперь всех струменцией пробуют. Сначала начнут человека в ванной шпарить и 
кожу долой стирать, и притом в рот лекарства льют; а которые 
очень крепкого сложения и от лекарства не могут умереть, тем 
последнюю струменцию впустят — и этого уж никто не выдержит. 
Генерал же думает: врет извозчик, — бросил ему деньги, а сам 
вбежал в больницу и вскричал: 
— Попросить ко мне старшего доктора! Кто здесь старший 
доктор? 
Старший доктор выходит — этакий в заспанном виде, и никакого особливого внимания не обращает, а спрохвала спрашивает: 
— Что вам угодно? 
Генерал ему отвечает живо и бойко и рукой простирает, что 
вот так и так: «Я, — говорит, — в нынешнем лете на дачу не переезжал и остался в городе…» А лекарь его перебивает: «Вы, — 

 9