Мифология "сталинизма" и политические репрессии 30-40-х годов

М.С. Колесов

МИФОЛОГИЯ «СТАЛИНИЗМА» И ПОЛИТИЧЕСКИЕ  РЕПРЕССИИ 30-40
Х ГОДОВ

(по материалам советской прессы 80-х годов)

История неотъемлема от мифологии. Власть – это всегда объект культа, объект 

веры. Мифология власти — целенаправленное формирование исторического сознания. 
Исторический миф не подлежит сомнению. Одним из инструментов мифологизации 
власти являются политические репрессии, в «оправдание» которых создается сакральная 
парадигма «врагов народа».

Отношение к И.В. Сталину и политическим репрессиям 30-40-х годов в 

отечественном общественном сознании до сих пор неоднозначно. Многие публикации, 
включая «научно-популярные» монографии-романы, ничего, по сути, не проясняют. И 
дело здесь не столько в степени информированности, сколько в устойчивости советского 
мифологизированного сознания. В конце концов, споры сводятся к одной альтернативе: 
был ли Сталин «преступником», уничтожившим «миллионы» невинных людей ради 
«борьбы за власть», либо он был «Великим Вождем», мудро и своевременно 
расправившимся с «врагами народа» для успешного строительства «светлого будущего» 
для этого народа? Но это не тот случай, когда «истина рождается в споре».

В связи с этим, прежде всего, следует отличать «политические репрессии» от 

«массового террора». «Массовый террор» является неизбежным следствием революции. 
Здесь проявляется историческая закономерность: революция порождает гражданскую 
войну, а гражданская война — массовый террор. Гражданские войны не ведутся 
«цивилизованными» методами и не руководствуются моральными ценностями, поэтому 
жертвами их «террора» становятся «массы», т.е.— народ. И «массовый террор» не 
прекращается с завершением военных действий: победители мстят побежденным. В 
«советской» России объектами «массового террора» стали «буржуазия», офицерство, 
казачество, интеллигенция и, наконец, крестьянство как «контрреволюционные классы».

Таким образом, «массовый террор» —
это объективный фактор революции, а 

«политические репрессии» — это ее субъективный фактор, как целенаправленная борьба 
за власть в среде «победителей». «Массовый террор» предопределяет последующие 
«политические репрессии».

Примечательно, что революционеры воспринимаются потомками как боги 

греческого Олимпа: они не подлежат оценке человеческой морали. А между тем, люди 
«приходят в революцию» по различным личным мотивам. И революционеры отнюдь не 
были «святыми». Им были присущи все те же нравственные достоинства и пороки, что и 
обычным людям. Только в экстремальной ситуации революционного «надлома» 
общественной морали, эти личные качества приобретают гипертрофированный характер 
(впрочем, как и в любой экстремальной ситуации, например, на войне). И в 
постреволюционной борьбе за место у «трона» власти эти качества играли важную роль.

Революция имеет свою логику. Именно эта логика обусловила политическую 

историю «Великой Октябрьской революции». «Диктатура пролетариата» — это форма 
репрессивного государства.

Лидеры «большевистской» партии еще в предреволюционный период отличались 

экстремизмом и бескомпромиссностью. Но к 1917 году «большевики» еще не 
представляли собой сплоченную группу единомышленников. Те, кто «сгруппировался» 
вокруг В.И. Ленина накануне «Октябрьского переворота», были совершенно разные люди: 
по возрасту, по образованию, по «революционному опыту». До этого многие годы они 
были знакомы друг с другом, главным образом, «заочно», будучи разбросанными по 
всему миру, от Женевы до Нью-Йорка, либо — по лагерям и ссылкам. В большинстве