Избранные работы по философии культуры. Культурный капитал. Русская культура и социальные практики современной России

УДК 008
ББК 71.0
Ж 86

Серия «Академическая библиотека российской культурологии» комплектуется из сборников 
избранных научных работ ведущих российских культурологов, культурных антропологов, философов и социологов культуры и выпускается по инициативе Научной ассоциации исследователей 
культуры и Аналитической группы «Высшая школа культурологии» с целью обеспечения подготовки кадров высшей научной квалификации в сфере наук о культуре. 

Рецензенты: 
Е.В. Дуков, доктор философских наук, профессор
М.М. Федорова, доктор политических наук, профессор
А.Я. Флиер, доктор философских наук, профессор

Главный редактор серии А.Я. Флиер
Члены редакционного совета: О.Н. Астафьева, Н.Г. Багдасарьян, Т.В. Глазкова (ответственный секретарь), И.В. Кондаков, А.В. Костина, И.В. Малыгина, М.А. Полетаева, Н.А. Хренов, 
Е.Н. Шапинская, М.М. Шибаева

Ж 86 Жукова О.А. Избранные работы по философии культуры. Культурный капитал. Русская 
культура и социальные практики современной России. — М.: ООО «Издательство 
«Согласие», 2014. — 536 с.
ISBN 978-5-906709-06-6
В настоящем томе представлено новое исследование российского философа и культуролога, 
профессора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ 
ВШЭ) О.А. Жуковой. В монографии анализируются исторически сложившиеся и современные 
практики российской культуры с точки зрения наследования духовной, художественно-философской и социально-политической традиций, оформляющих русский мир. Как исторический феномен 
русская культура представляет собой тезаурус духовных и художественных ценностей, а как смыслообразующее начало социальных практик современной России она приобретает вид культурного 
капитала. Главное внимание в книге уделено духовному и интеллектуальному творчеству человека, 
содержание и формы которого в условиях информационной культуры подвергаются значительным 
трансформациям. 
Автор отстаивает точку зрения, что философская и культурологическая рефлексия обеспечивает «производство смысла». Участвуя в «производстве знаний», гуманитарные науки призваны 
связать философские модели понимания с моделями социально-культурной деятельности человека. Тем самым, результаты фундаментальных исследований становятся основой образовательной 
практики, способствуют интериоризации духовно-исторического наследия, превращая его в культурный капитал, который принадлежит как отдельному человеку, так и обществу — гражданской 
нации. 
Издание адресовано преподавателям и студентам, обучающимся по программам бакалавриата и магистратуры и специализирующимся в области философии русской культуры и социальной 
теории информационного общества, а также широкому кругу читателей, интересующихся проблемами философии культуры, теоретической и исторической культурологии, философии и социологии образования.
УДК 008
ББК 71.0
ISBN 978-5-906709-06-6
© ООО «Издательство «Согласие», 2014

© О.А. Жукова, 2014

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9

Раздел 1. Русская культура: актуальность традиции

Часть 1. Русская культура в философско-культурологическом 
измерении . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19

Глава 1. Русская культура в фокусе исследователя . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19
Глава 2. Культурно-политические традиции России как предмет 
философской критики. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33
Глава 3. Социальный порядок, свобода и творчество в русской 
философии и литературе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41
Глава 4. Духовные основы общественной жизни:  
культура и свобода. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 64
Глава 5. Художественное творчество в истории культуры: 
методологические основания исследования. . . . . . . . . . . . . . . . 77
Глава 6. Религиозные смыслы творчества  
в художественной культуре России. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90
Глава 7. Художественный и религиозный опыт в истории России:  
к проблеме типологии русской культуры . . . . . . . . . . . . . . . . . . 97
Глава 8. Семиосфера русской культуры:  
проблема преемственности творческого опыта. . . . . . . . . . . . 104
Глава 9. Святость и благочестие 
 в русской духовной традиции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 112
Глава 10. Религиозные традиции русской культуры  
и мифологика современной цивилизации  . . . . . . . . . . . . . . . . 125

Часть 2. Художник во времени культуры:  
сложение и переосмысление традиции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 139

Глава 1. Русское искусство в европейском культурном пространстве: 
С. Ф. Щедрин . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 139
Глава 2. Дискурс сакрального в русской классической литературе: 
тайны ночи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 147
Глава 3. Русская композиторская школа в контексте европейской 
культуры: логика творческого диалога. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 156
Глава 4. Как рождается музыкальная биография. А.А. Алябьев. . . . . 173
Глава 5. Художественные открытия романсовой музыки.  
А.Е. Варламов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 178
Глава 6. Лирическая палитра русского романса. А.Л. Гурилев . . . . . . 184
Глава 7. У истоков музыкального реализма. А.С. Даргомыжский. . . . 187
Глава 8. Эстетическое обоснование композиторского творчества. 
А.Н. Серов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 192
Глава 9. Институализация русской музыкальной культуры.  
А.Г. Рубинштейн . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 199

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 10. Профессиональное творчество и границы артистической 
свободы. А.С. Аренский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 205
Глава 11. Возрождение русской хоровой культуры. 
А.А. Архангельский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 210
Глава 12. Авторское переосмысление церковно-музыкальной 
традиции. А.Т. Гречанинов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 215
Глава 13. Музыкальные образы русского модерна.  
Н.Н. Черепнин. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 220
Глава 14. Метафизические интуиции русской культуры:  эстетика света 
и звука А.Н. Скрябина. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 224
Глава 15. Христианские коннотации русской музыки:  
от классики к постнеклассике. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 229
Глава 16. Традиционализм и новаторство 
в советской музыкальной культуре 1970–80-х гг. . . . . . . . . . 238

Раздел 2. Социокультурные практики российского общества: 
актуальность наследия

Часть 1. Векторы российской модернизации:  
культура, политика, образование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 259

Глава 1. Культурологические аспекты российской модернизации. . . 259
Глава 2. Цивилизационная идентичность России 
как проблема политической модернизации . . . . . . . . . . . . . . . 266
Глава 3. Культурологическое мышление и процесс культурной 
самоидентификации российского общества  . . . . . . . . . . . . . . 276
Глава 4. Национально-культурная идентичность  
как направление культурной политики. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 284
Глава 5. Ценности культуры в процессе модернизации . . . . . . . . . . . . 292
Глава 6. Модернизация образования и вузовская наука. . . . . . . . . . . . 306
Глава 7. Высшее профессиональное образование и рынок труда . . . . 313
Глава 8. Инновационный потенциал гуманитарной стратегии 
культуры и образования  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 330
Глава 9. Философия как интеллектуальная и образовательная 
практика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 336

Часть 2. Культурные традиции России  
в образовательной и социальной сфере  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 345

Глава 1. Культурологический подход в освоении русской религиознофилософской традиции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 345
Глава 2. Русская культура в системе вузовского образования  . . . . . . 354
Глава 3. Историческая культурология в структуре гуманитарного 
знания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 361
Глава 4. Стратегия творчества и современное образование. . . . . . . . . 366
Глава 5. Интеллектуально-творческое развитие личности 
и музыкально-педагогическая традиция. . . . . . . . . . . . . . . . . . 383

 
ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 6. Религиозные традиции России и современное 
религиоведение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 392
Глава 7. Церковь, семья и общество:  
духовная реабилитация личности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 401
Глава 8. Образ Дома: ценности природы и культуры в русской 
духовной традиции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 410
Глава 9. Культура и этика в сфере здравоохранения и социальной 
защиты. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 414

Часть 3. Трансформации социального бытия: практики новой 
повседневности  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 422

Глава 1. Русская музей-усадьба и мегаполис: культура новой 
повседневности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 422
Глава 2. Диффузия сакрального:  
ночные метаморфозы современной культуры . . . . . . . . . . . . . 433
Глава 3. Медиареальность в производстве российской 
повседневности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 444
Глава 4. Медийная картина мира:  
«старая-новая» мифологика. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 452
Глава 5. Российский медиасоциум: ценностные основания 
информационной культуры. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 456
Глава 6. Российское информационное пространство: парадоксы теле- 
и Интернет коммуникации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 463
Глава 7. Границы русской свободы  
в информационной культуре . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 471
Глава 8. Художественные прецеденты в российском медийном 
и политическом контексте . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 478
Глава 9. Россия под прицелом телевидения:  
медийный инструментарий глобальной политики. . . . . . . . . 485

Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 496

Литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 502

ВВЕДЕНИЕ

Русская культура перед лицом современности

Культурный капитал. Проблема наследования духовно-интеллектуальных традиций России. Технологический универсализм глобального 
проекта современности, новые геополитические реалии провоцируют вопрос сохранения национальных культур, их развития в рамках суверенных 
государств. Решение подобных сверхсложных проблем требует от нации 
новых творческих стратегий, авторство которых, как правило, принадлежит интеллектуалам, а экспертиза и реализация — обществу и государству. 
В повестку дня включен вопрос модернизации современной России, должный определить вектор развития страны. Как представляется, весь вопрос 
модернизации и коррелирующий с ним вопрос социально-экономической 
и культурной политики как гуманитарной стратегии общественного развития состоит в том, возможно ли освоить современность на основе культурных достижений российской цивилизации, не потеряв своей национальной 
идентичности и государственного суверенитета. Конечно, при одном фундаментальном условии — если признавать исторический массив российской цивилизации и ее ядра — русской культуры и привитых на ее древо 
других национальных и этнических культур — безусловной ценностью, вокруг которой должно идти формирование новой гражданской и культурной 
общности. Нужно понять, в каком формате мыслить настоящее и будущее 
России, в какой категории «субъектности» — национального государства, 
империи, политического союза в виде конгломерата национальных государств, скрепленного при этом экономической кооперацией? Если Россия 
не способна удержать себя в рамках национально-исторической общности, 
то не предстоит ли тогда в ручном режиме постепенно свести ее статус 
к транзитной территории, демонтирующей свои границы в глобализирующемся мире? 
Очевидно, современные процессы глобализации и модернизации 
значительно обостряют вопрос цивилизационной самоидентификации 
России — сохранения ее культурной идентичности в новую информационную эпоху. Единство и целостность России определяются, в первую очередь, 
национальным языком и национальной культурой. В многонациональной 
и многоконфессиональной России, открытой глобализационным процессам, вопрос наследования социального опыта, репрезентированного в много

ВВЕДЕНИЕ

образии культурных традиций, идей, структур и технологий, возникших 
в результате исторически сложившихся социальных взаимоотношений 
входящих в ее состав общностей, необходимо прояснять как в теоретическом, так и в практическом отношении. По определению А.Я. Флиера, «социальный опыт является квинтэссенцией содержания культуры сообщества (того содержания, которое накоплено в ходе его истории), продуктом 
селекции различных технологий удовлетворения человеческих интересов 
и потребностей» [558, c. 359]. С этой точки зрения накопление и трансляция 
социального опыта в культурологической науке понимается как важнейшая функция культуры. Можно согласиться с известным российским социальным философом и теоретиком культуры, что «во всем многообразии 
информационного поля человеческой жизни именно социальный опыт является предметом наиболее тщательной и непрерывной интеллектуальной 
рефлексии в качестве важнейшего средства социальной самоорганизации, 
самосохранения и социокультурного воспроизводства» [558, c. 367].
Проблема культурно-политической самоорганизации современного российского общества напрямую связана с проблемой наследования 
и интериоризации социально-исторического опыта России, воплощенного 
в высоких духовно-интеллектуальных практиках и национально-бытовых 
традициях (укладах жизни). В этом контексте тезис А.Я. Флиера о новых 
методологических и мировоззренческих горизонтах культурологического исследования форм исторической динамики социально-культурного 
опыта представляется справедливым. Как пишет автор, «соотнесение трех 
модальностей динамики социальной реальности: традиции, новации и тенденции, системное понимание диалектики их взаимодействий — является 
одной из самых существенных мировоззренческих проблем в современной 
культурологии, значимость которой еще не до конца осознается самими 
культурологами» [557, c. 82]. Можно добавить, что сходная ситуация характерна и для историко-философских исследований. Между тем, взаимосвязь 
между исторической Россией и Россией современной только и может быть 
понята (выявлена) через сложную процедуру рефлексии философскокультурологического типа, предметом которой является преемственность, 
переосмысление и интериоризация интеллектуально-творческого опыта 
общности, объединенной солидарной историей русской государственности 
и культуры.
Специально заметим, самоидентификация человека современной российской культуры осложнена процедурой рефлексии. Модернизационные 
волны ХX века значительно трансформировали традиционные культуры 
и сам способ наследования исторического опыта. В этом контексте одной 
из задач гуманитарного сообщества должна быть философская рефлексия 
культурно-исторического наследия России. Она важна для обеспечения 
преемственности исторического опыта, который должен послужить осно

ВВЕДЕНИЕ

ванием процесса культурной самоидентификации, как отдельного человека, 
так и общества. 
Очевидно, национальные государства и национальные культуры и в 
ситуации постмодерна продолжают бороться за историю, мысля себя 
субъектами исторического творчества. Но здесь возникает и другая проблема — насколько адекватны их представления о себе, о своем прошлом 
и об отношении к нему? Не является ли обращение к исторической традиции, в которой черпаются смыслы и идеалы, наследуются духовные, 
культурные, политические практики, попыткой архаизации и рутинизации 
современности? 
Пример российской истории дает повод говорить, с одной стороны, 
о разрыве культурной преемственности, в буквальном смысле слова срывах 
цивилизационного развития, которые случались не один раз, с другой стороны — о разрыве двух типов ценностей — метафизических и инструментальных. Сюжет, ставший для российской истории традиционным, когда 
богатство и глубина духовно-культурного опыта входили в противоречие 
с процессами социально-политического и экономического развития страны. Все российские модернизации, происходившие на политической и на 
религиозной почве, как церковная реформа патриарха Никона, вели к расколу в обществе. Они напоминали экстенсивный, драматический прорыв 
в современность, связанный с радикальной переструктуризацией социума 
и ломкой укладов. Перераспределение ресурсов сопровождалось, как правило, большими человеческими трагедиями.
В чем же состоит проблема российской истории? Видимо, она заключается не только в специфике складывающихся в ней духовно-культурных 
и политических традиций, якобы, противостоящих логике европейского 
модерна, но, что существенно, и в способе наследования сложившегося и закрепившегося в ментальных и социальных структурах порядка бытия. Если 
мы обратимся к истокам отечественной истории и культурообразующей 
духовной традиции, то увидим, что «культура веры» византийского типа 
была принята на этапе формирования древнерусского государства в готовом, постдогматическом виде. Ее высокие, рафинированные интеллектуальные плоды были мало доступны языческому сознанию, и в большей 
степени усваивались как нравственный и эстетический образец, в аскетическом и художественном воплощении. Линия богословской и философской рефлексии, столь необходимая для переосмысления прежнего опыта 
и творческого развития, не стала ведущим заданием русской культуры. 
К тому же естественной интеллектуализации культуры, которую в определенных формах можно было бы ожидать от зрелого русского средневековья, 
в значительной степени помешало столкновение Руси с монголо-татарами 
и сложный геополитический расклад в отношениях с западным христианским миром. Совокупность внутренних и внешних причин привела к тому, 
что традиция неизбежно рутинизировалась и стала выражать собой со

ВВЕДЕНИЕ

циальный и политический порядок, отождествилась с ним, превратила метафизические ценности в инструментальные, а инструментальные в метафизические. Данный социальный порядок на определенном этапе оказался 
неадекватен, как сейчас принято говорить, вызовам времени. Внимательно 
читая В.О. Ключевского, можно сделать вывод, что в отечественной истории механизм творческого освоения культурной традиции заместился 
либо радикальным разрывом с ней в целях скорейшего достижения нового, 
либо, напротив, консервацией старого порядка, и, как следствие, его архаизацией. Причину можно видеть в крайне слабом аппарате исторической 
и философской рефлексии, что не позволяет новому вырастать из старого, 
сталкивает эти ментальные миры и культурно-политические практики, их 
выражающие. 
Согласно Ключевскому, одну из коренных причин рутинизации культурной и политической традиции России следует искать именно в отсутствующем звене философско-богословской рефлексии. Он прямо указывает на эту причину, коренящуюся, в первую очередь, в метафизике 
русской истории, в ее духовно-культурном моделирующем ядре — Русской 
Православной церкви. В ней произошло, по словам Ключевского, «затмение 
вселенской идеи». Эта ситуация, когда вместо вселенского сознания мерилом христианской истины становится национальная церковная старина. 
Культурное предание, по мнению русского историка, оказывается остановившимся и застывшим пониманием, которое теперь только и стремится 
оградить наличный местный запас религиозности от изменений и «нечистого прикосновения со стороны» [280, c. 669]. К XVII в. Русь прониклась 
«религиозной самоуверенностью» и встала на точку зрения, что она одна 
теперь является «обладательницей и хранительницей христианской истины». Таким образом, «вселенское христианское сознание заключилось в узкий кругозор людей ыизвестного места и времени» со всеми его «местными 
особенностями и даже с туземной степенью его понимания» [280, c. 700].
Ответ, который преодолевал этот национально-консервативный порядок, был найден, но в форме экстенсивной петровской модернизации, парадоксально закрепивший уже в имперском европейском формате русский 
архетип власти и непреодолимые сословно-культурные различия. Активное 
ускорение социально-экономических процессов, теперь уже в пореформенной России, раскололи общество на реакционные «верхи» и радикально 
настроенные «низы». Революционная ситуация разорвала тело нации, и освоение эпохи модерна происходило уже в большевистской версии. Какими 
средствами воплощался этот проект, нам сегодня известно, а его результаты 
лучше всего отражены в высказываниях известных политических и интеллектуальных лидеров русской эмиграции — П.Б. Струве и Г.П. Федотова, 
сходившихся во мнении, что страшнее большевизма могут быть только его 
обломки. Распад этой идеологической системы и ее практик был для автора 

ВВЕДЕНИЕ

идеи «Великой России» Петра Струве и автора «России и свободы» Георгия 
Федотова очевиден, хотя и растянут во времени.
Мы являемся свидетелями продолжающегося распада советской экономической и социальной системы, а в рамках этих процессов продолжается и демонтаж цивилизационной общности и историко-культурного 
наследия России, который предвидели русские интеллектуалы — политики, 
культурологи, философы. Это еще один акт российской исторической драмы, спровоцированной конфликтом метафизических и инструментальных 
ценностей. Нарушается естественный процесс производства смысла и его 
трансляции в производство знаний. Разрыв этой цепочки, как нам представляется, не позволяет формироваться экономическому, социальному, 
культурному и политическому капиталу, по определению П. Бурдьё, и осложняет процесс капитализации современного российского общества.
Концептуализация темы наследования социально-культурного опыта, 
выраженного в духовных, интеллектуальных, художественных, образовательных и политических практиках исторической России через понятие «культурного капитала» в нашем исследовании далеко не случайно. 
С точки зрения социологической традиции оно применяется нами, скорее, 
нестрого, в то же время имеет привязку к научной школе теоретической 
социологии и социальной антропологии, к методологии социокультурного 
анализа. Оно не должно восприниматься только как культурологическая 
метафора. Хотя, после широкого распространения идей французского социолога и антрополога Пьера Бурдьё о видах капитала, независимо от самого автора социологической теории, именно понятие культурного капитала 
наиболее подверглось расширению, обогатившись концептами «языкового 
капитала», «религиозного капитала» и т.п. Повод к этому дал сам Бурдьё, тяготевший к междисциплинарному подходу в своих работах и прибегавший 
к использованию методов различных гуманитарных наук. 
Под капиталом Бурдье понимает все многообразие социальных ресурсов как результата накопления, которое позволяет индивидам, группам или 
институтам получать социальные преимущества. Собственно эта посылка 
и допускает рассматривать культурные результаты исторического опыта 
Руси/России, прежде всего, в ее высоких традициях, как ресурс развития 
человека и современного российского общества в острой борьбе за привлекательность экономической и социально-культурной модели жизни, которая 
имеет отчетливо выраженные черты геоплитической конкуренции — борьбы за место в истории. Традиция в этом контексте — процесс сложения 
и передачи опыта, которая не только служит образцом для последующих 
поколений, но и подвергается творческому переосмыслению. В этом смысле 
традиция — не «омертвевшее предание», а реальный живой процесс строительства культуры. В то же время весь корпус достижений в рамках высоких 
практик культуры, оформившихся в традиции, для человека, входящего 
в опредмеченный мир культурных образцов и практик, предстает в виде на