Философия истории

ФИЛОСОФИЯ 

ИСТОРИИ

А.А. ИВАНОВ 
В.М. ВОРОНОВ

Москва 
ИНФРА-М 

2023

УЧЕБНИК

Рекомендовано 

УМО РАЕ по классическому университетскому 

и техническому образованию в качестве учебника 

для студентов высших учебных заведений,  
обучающихся по направлениям подготовки 

47.03.01 «Философия», 37.03.02 «Конфликтология» 

УДК 930.1(075.8)
ББК 60.03я73
 
И20

Иванов А.А.

И20  
Философия истории : учебник / А.А. Иванов, В.М. Во ронов. — 

Москва : ИНФРА-М, 2023. — 312 с. — (Высшее образование). — 
DOI 10.12737/1865671.

ISBN 987-5-16-017662-8 (print)
ISBN 987-5-16-110305-0 (online)
В учебнике подробно рассмотрены основные концепции историче-

ского развития, учитывающие достижения таких наук, как экономика, 
социология, психология, политология, конфликтология. Учебник через 
призму междисциплинарного подхода помогает студентам ознакомиться 
с различными точками зрения на проблему соотношения тра диций и новаций 
в истории, определить движущие силы исторического прогресса 
и регресса. Материал структурирован в соответствии с авторским подходом 
по проблемному принципу.

Соответствует требованиям федеральных государственных образова-

тельных стандартов высшего образования последнего поколения.

Для студентов, обучающихся по направлениям подготовки 46.03.01 

«История» и 47.03.01 «Философия». 

УДК 930.1(075.8)

ББК 60.03я73

Р е ц е н з е н т ы:

Гончарко О.Ю., кандидат философских наук, доцент, научный 

 сотрудник Русской христианской гуманитарной академии имени 
Ф.М. Достоевского;

Сергеев А.М., доктор философских наук, профессор, профессор 

кафедры философии Института философии человека Российского 
государственного педагогического университета имени А.И. Герцена

ISBN 987-5-16-017662-8 (print)
ISBN 987-5-16-110305-0 (online)

© Иванов А.А., Воронов В.М., 

2023

Список сокращений

ВАСХНИЛ — Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук 

имени В.И. Ленина

ВВП
— валовой внутренний продукт

ВНП
— валовой национальный продукт

ВЧК
— Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе 

с контрреволюцией и саботажем

ВЦИК
— Всероссийский центральный исполнительный ко-

митет

ГДР
— Германская Демократическая Республика

ДТП
— дорожно-транспортное происшествие

ЕС
— Европейский союз

ИАС
— информационно-аналитическая система

КНДР
— Корейская Народно-Демократическая Республика

КНР
— Китайская Народная Республика

МИД
— министерство иностранных дел

НЛО
— неопознанный летающий объект

НЭП
— новая экономическая политика

ООН
— Организация Объединенных Наций

РАН
— Российская академия наук

РСДРП(б)
— Российская социал-демократическая рабочая 

партия (большевиков)

РСФСР
— Российская Советская Федеративная Социалисти-

ческая Республика

СВБ
— Союз воинствующих безбожников

СМИ
— средства массовой информации

СССР
— Союз Советских Социалистических Республик

США
— Соединенные Штаты Америки

ФРГ
— Федеративная Республика Германия

ЦВЕ
— Центральная и Восточная Европа

Предисловие

В современном мире знание истории собственной страны, как 

правило, считается не только обязательным, но и необходимым для 
гражданина, поэтому данный предмет является одним из самых 
часто встречающихся. Чаще всего изучение данной дисциплины 
предполагает усвоение определенного набора фактов, которые 
не только раскрывают процесс формирования национальной идентичности 
в прошлом, но и играют огромную роль в процессе социализации 
новых поколений в настоящем.

При этом, по авторитетному мнению профессора М.А. Барга, 

объектом исторической науки все же выступает «глобальная история 
человечества» в том смысле, что в поле зрения исследователя 
должны находиться не отдельные, не связанные между собой события, 
периоды или территории, а «все сферы функционирования 
и развития общества в их… взаимообусловленности» [Барг, 1984: 
24–25]. Тем самым историческая наука несводима к фактологии 
узких хронологических отрезков, а предусматривает расширенный 
взгляд на социум в его динамике. У британского историка 
Э.Р. Доддса по этому поводу есть хорошее высказывание: «Собственно 
говоря, никаких периодов в истории нет, они появляются 
только у историков; реальная же история — это плавно текущий 
непрерывный поток, где день следует за днем. И даже когда чутье 
позволяет нам отделить такой период по некой критической точке, 
за границами выделенного периода остаются его предпосылки 
и пережитки» [Доддс, 2003: 20].

Реализация познавательной функции в таком ключе позволяет 

не только наиболее полно оценивать комплекс последствий политических, 
экономических, климатических и иных событий для общества, 
но и удовлетворять потребность в самопознании, т.е. дать 
объективную оценку достигнутым этим обществом результатам 
развития. 

Однако с сугубо прикладной точки зрения историю, как пра-

вило, наделяют также идеологической и воспитательной функциями, 
т.е. отводят ей важную роль в формировании мировоззрения 
и морализаторстве (часто через героизацию прошлого). Хотя 
ведущим участником этого процесса являются образовательные 
учреждения, исторические сюжеты часто используются и другими 
институтами социализации молодежи — семьей, церковью, средствами 
массовой информации, политическими объединениями 

и т.д. Необходимо учитывать, что каждый из этих акторов использует 
наработки исторической науки для достижения собственных 
целей, нередко жертвуя объективностью при изложении событий 
прошлого. Если научное изучение истории должно строиться 
на принципах достоверности и беспристрастности1, отсутствии 
двойных стандартов и критичном отношении к имеющимся фактам, 
то политикам, журналистам и авторам научно-популярной 
литературы свойственно пренебрегать данными правилами в угоду, 
например, политическим или религиозным убеждениям. В результате 
возникает конфликт интерпретаций, в котором чаще побеждает 
не самая объективная (и весьма сложная), а наиболее интересная 
или легкая для усвоения точка зрения.

Нет ничего удивительного в том, что сегодня значительная часть 

россиян (независимо от возраста) находится под властью различных 
стереотипов об отечественной (и мировой) истории и обосновывает 
ими современные практики поведения, некоторые из которых 
не только носят откровенно деструктивный характер, 
но и препятствуют развитию личности, общества и государства. 
Например, многие негативные явления современности (коррупция, 
алкоголизм, бедность, неграмотность и т.д.) порой кажутся людям 
непреодолимыми, поскольку они якобы предопределены всем историческим 
прошлым страны. 

Более того, популярным стало стремление современников найти 

в этом прошлом отголоски своих нынешних наклонностей (порой 
довольно дурных) и оправдать их через историю. С распространением 
массовой культуры эта черта стала едва ли не доминирующей, 
так как именно этот тип культуры (по мысли профессора В.П. Те-
рина) направлен на «создание такого положения, при котором потребитель 
ее изделий постоянно узнавал бы то, что он уже знает, 
и видел бы в этих изделиях доказательство извечности существования 
известных ему ценностей» [Терин, 1999: 72].

При этом возникновению такой ситуации способствовала спе-

цифическая черта исторической науки, а именно то обстоятельство, 
что между исследователем (историком) и объектом его изучения 
(прошлым) существует своеобразный посредник — исторический 
источник. Это создает благоприятную почву не только для появ-

1 
Стоит заметить, что эти принципы были актуальны для историков далеко 
не всегда — скажем, в исторических трудах Античности частым явлением 
были «вставные речи», приписываемые отдельным личностям для достижения 
поэтичности повествования и воспитательного эффекта, но в реальности 
никогда не произнесенные.

ления огромного количества трактовок, но и для откровенного вымысла 
в случае, если число источников невелико или они отсутствуют 
вовсе. К тому же, по словам российского историка 
А.С. Лаппо-Данилевского, «каждый источник есть индивидуализированный 
результат творчества данной общественной группы или 
данного лица» [Лаппо-Данилевский, 2006: 293], поэтому его изучение 
практически всегда представляет собой определенную 
сложность.

К ключевым видам исторических источников традиционно от-

носят материалы личного характера (воспоминания (мемуары) 
участников событий; дневниковые записи; письма и т.д.), объекты 
материальной культуры (археологические находки, полученные 
в ходе раскопок; здания и сооружения; фото- и видеоматериалы 
и т.д.); официальные документы (законы, приказы, протоколы 
и др.) и др. 

Соответственно, взгляды профессионального историка в первую 

очередь должны определяться не его политическими предпочтениями 
или религиозными убеждениями, а содержанием и степенью 
понимания находящихся в его распоряжении источников. При отсутствии 
или утрате таковых возможности объективного познания 
и реконструкции прошлого близки к нулю. При этом все перечисленные 
источники могут раскрыть лишь какую-то одну сторону 
жизни в прежние времена, поэтому объективную информацию 
нельзя искать лишь в одном из них, но добиться большего успеха 
позволяет их сравнение и сопоставление.

Перед использованием документа в научно-исследовательской 

работе следует оценить его по следующим параметрам: релевантность, 
достоверность, актуальность, полнота изложения, ясность 
изложения. После этого необходимо проверить источник на наличие 
дезинформации или непреднамеренного ее искажения. Подобные 
документы, как правило, отличают такие характерные черты, 
как сокрытие (замалчивание) фактов, нарушение логических или 
временных связей, краткое изложение важной информации на фоне 
ярких отвлекающих внимание данных, использование в изложении 
многозначных слов, допускающих разные толкования.

Ярким примером такой работы можно считать исследование 

американским историком и дипломатом Дж.Ф. Кеннаном так 
называемых бумаг Сиссона — под этим названием в историю 
вошел комплекс документов, приобретенных агентом американского 
Комитета общественной информации Э. Сиссоном в 1918 г. 
в Петрограде, в которых описывались контакты лидеров РСДРП(б) 
с немецкими спецслужбами. Публикация их в открытой печати 

вы звала в США рост антибольшевистских настроений, однако лишь 
в 1950-х гг. Дж.Ф. Кеннаном было обнаружено большое количество 
неточностей, ставящих под сомнение подлинность бумаг. В этих 
документах содержались грамматические ошибки, упоминались 
никогда не существовавшие немецкие госучреждения, ошибочно 
указывались должности, занимаемые немецкими чиновниками, 
и т.д. При анализе содержания «бумаг Сиссона» Дж.Ф. Кеннан 
даже позволил себе заметить, что изложенная в документах версия 
«была настолько исторически неправдоподобна, что закономерным 
был бы вопрос об объявлении их поддельными только на этом основании» [
Kennan, 1956: 134].

Также можно вспомнить, что Никоновская летопись при описа-

нии Куликовской битвы указывает численность войск под командованием 
Дмитрия Донского в 400 тыс. человек, что в условиях 
XIV в. было невозможно ни с демографической, ни с военно-экономической 
точек зрения. Если вспомнить, что в этот период в Англии 
стоимость доспехов оруженосца составляла около 6 фунтов, а полный 
рыцарский доспех превышал по стоимости 16 фунтов [Dyer, 
1989], Московское княжество, терпевшее убытки в виде регулярной 
дани монголам, должно было являться одной из самых богатых территорий 
в Европе. Аналогичным образом сложно доверять и сочинению 
Гугона из Флери «Деяния современных королей франков» 
в той части, где он утверждает, будто в распоряжении Вильгельма 
Завоевателя в 1066 г. было 150 тыс. воинов. В таком контексте неудивительно, 
что для историков указание на допускаемые в летописях 
преувеличения статистических величин стало уже традиционным.


Язык источника также способен пролить свет на авторство до-

кумента — в этом помогает анализ частоты и специфики употребления 
служебных терминов, а также слов и словосочетаний, 
характерных для представителей различных профессиональных, 
социальных и этнических групп.

Наряду с этим следует помнить, что, согласно выводам психо-

логов, в течение продолжительного времени (достаточного для написания 
мемуаров) в памяти обычно сохраняются лишь наиболее 
важные лично для человека события, связанные с пережитыми 
сильными эмоциями. Как следствие, в таких источниках отражаются, 
во-первых, далеко не все известные автору факты (многие 
опускаются из-за кажущейся незначительности), во-вторых, значение 
событий, в которых мемуарист принимал непосредственное 
участие, и его роль, как правило, превозносятся или, напротив, 
принижаются.

При этом нельзя не обратить внимания еще на два обстоя-

тельства.

Во-первых, автор источника, дошедшего до наших дней, далеко 

не обязательно на момент своей жизни был по-настоящему знаком 
с явлениями, которые он описывает. Например, турецкий писатель 
М. Макал в статье «Ничего нового на восточном фронте» свидетельствовал, 
что, по мнению многих крестьян, у власти в Турции 
в 1967 г. находился султан, хотя институт султаната был ликвидирован 
еще в 1922 г. Схожие сюжеты имели место и в СССР, где 
отшельники-старообрядцы из семьи Лыковых, жившие в изоляции 
в сибирской тайге с 1938 г., не имели информации ни о Великой 
Отечественной войне, ни о полетах советских космонавтов [Песков, 
1990].

Во-вторых, характеристика наблюдаемых событий может носить 

излишне эмоциональный характер, если они были беспрецедентны 
для автора, что может ввести читателя в заблуждение и сформировать 
неверное представление о масштабе и сущности происходивших 
процессов. Так, в древнеегипетском литературном тексте 
«Речение Ипусера» социально-экономические изменения так называемого 
Первого переходного периода (XXIII–XXI вв. до н.э.) 
описываются следующими словами: «Рабы стали владельцами 
рабов», а «зерно Египта стало общим достоянием» [Из «Речения 
Ипусера», 1989: 23]. Процессы, которые для Ипусера выглядели 
беспримерным бедствием ввиду разрушения веками установленного 
порядка, современными авторами с учетом опыта социальных 
революций XVII–XX вв., скорее всего, трактовались бы в категориях 
вертикальной социальной мобильности и обобществления 
имущества.

Все это заставляет относиться к источникам критически.
К слову, особенности взаимодействия историка и источника 

ярко показал в романе «Мастер и Маргарита» М.А. Булгаков. 
В этой книге о событиях в древнем городе Ершалаим и судьбе 
философа Иешуа Га-Ноцри читатель мог бы узнать из четырех 
основных источников:

 
• романа, написанного Мастером. Данный источник представляет 

собой, скорее, литературное, нежели научное произведение, 
т.е. относится к сфере искусства. Собственно, для автора в данном 
случае гораздо важнее эффект от созданного произведения, 
нежели его фактическая точность, поэтому полностью доверять 
такому тексту нельзя;

 
• воспоминаний Воланда. «Дух зла», как его именуют в романе, 

выступает свидетелем событий в Ершалаиме, рассказывая 

историю, которую, по собственному признанию, видел лично. 
Однако, основываясь на поведении данного персонажа, можно 
сделать вывод, что он вполне мог лгать или искажать имевшиеся 
у него сведения;

 
• записей спутника Иешуа — Левия Матвея. Этот источник, по-

видимому, должен быть самым объективным, так как его автор 
наблюдал историю Иешуа с самого начала, в отличие от Воланда, 
который видел лишь развязку. Но в романе странствующий 
философ следующим образом характеризует творение Левия: 
«Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил». 
Получается, и этот источник не может внушать доверие;

 
• протокола допроса Иешуа Понтием Пилатом. Внимательный 

читатель мог заметить, что разговор Пилата и арестованного 
философа был записан секретарем, и данный документ мог бы 
поведать потомкам истинные мысли Иешуа, не искаженные восприятием 
друзей и врагов, но этого текста никто из героев книги 
не видел.
В целом, опора на источники при проведении исторических ис-

следований в современных условиях является неотъемлемой необходимостью — 
с этим согласны практически все ученые. Вместе 
с тем познание истории традиционно сопряжено с проблемой серьезной 
ограниченности источниковой базы. Многие важнейшие документы 
на протяжении долгого времени последовательно уничтожались 
с целью сохранения государственной тайны, некоторые 
были утеряны в ходе военных конфликтов, значительная масса сохранившихся 
материалов до сих пор остается засекреченной. Например, 
уже в течение 1917–1920 гг. в Советской России имели 
место случаи, когда многие документы государственных органов 
были «подвергнуты уничтожению, отчасти для того, чтобы освободить 
помещение… от ненужного балласта» [Седельников, 1991: 
457].

По этому поводу вспоминается пример, который приводил 

на одной из своих лекций диакон А.В. Кураев для объяснения рода 
деятельности отечественных специалистов по ядерной физике 
из научного центра в городе Дубна: «Представьте, говорили физики, 
что вы находитесь в тире. У вас в руках крупнокалиберный 
пулемет, а на стенде в другом конце стрельбища — швейцарские 
часы. Вы должны расстрелять эти часы, а потом по обломкам 
 по пытаться понять, что это такое было и как оно работало» 
[Кураев, 1999: 13].

В этом сюжете очень хорошо показан и ход действий историка — 

по крупицам знаний и небольшому числу предметов, оставшихся 

от древних обществ, нужно понять особенности их социальной, 
политической, экономической, религиозной жизни во всем их 
многообразии. Не удивительно, что труд историка часто сравнивают 
с трудом следователя, которому нужно воссоздать картину 
совершенного преступления, при котором он не присутствовал 
лично.

Необходимость поиска источников и их критического осмыс-

ления, как уже говорилось выше, порождает множество версий 
одних и тех же событий, в которых обычному человеку невероятно 
тяжело ориентироваться, отличая правду от вымысла, а науку 
от псевдонауки. Еще сложнее сделать выбор в пользу определенной 
версии истории, каждая из которых в какой-то степени истинна, 
а споры между специалистами по некоторым вопросам могут продолжаться 
годами и десятилетиями. Как следствие, историческая 
наука не всегда может дать четкий и однозначный ответ на интересующие 
общество вопросы (как, например, причины экономического 
роста и упадка), что отпугивает от нее многих обывателей.

В свете перечисленных обстоятельств детальная реконструкция 

сложных исторических процессов в разных странах, таких как построение 
капитализма, становление национального государства, 
развитие технологий, представляется сложной, если не невозможной 
задачей. Как минимум дополнительная трудность состоит 
в том, что в источниках могут отсутствовать прямые отсылки к понятиям, 
используемым сегодня для объяснения сути общественных 
процессов. Иными словами, термины «толерантность», «политический 
абсентеизм», «инфляция», «социальная стратификация» и т.д. 
невозможно встретить, к примеру, в древнеегипетских, шумерских 
или хеттских источниках (по крайней мере, в современном их значении 
и звучании), поскольку подобные понятия на тот момент 
находились за рамками дискурсивных практик.

Соответственно, для решения описанного комплекса проблем 

историками, как правило, применяются три базовые парадигмы, 
встречающиеся у отдельных авторов в разных комбинациях или 
вовсе без связи между собой, — причем их применение напрямую 
связано с объемом корпуса источников по теме исследования.

1. Широкое привлечение статистических данных в рамках па-

радигмы «квантитативной истории», т.е. ориентированной 
на применение количественных методов. Фактически достоверность 
приводимой в исторической литературе информации обеспечивается 
опорой на систематизированные в разных источниках математически 
измеряемые показатели. Это должно позволить нивелировать 
эмоциональные оценки событий, даваемые в источниках