Владимир Набоков: писатель и переводчик

ВЛАДИМИР НАБОКОВ:
ПИСАТЕЛЬ И ПЕРЕВОДЧИК

Коллективная монография

Под общей редакцией
Н.М. Нестеровой и Е.А. Княжевой

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2023

УДК 821.161.09Набоков В. В.
ББК 83.3(2=411.2)6-8Набоков В. В.

В57

Ре це нзе нты:

доктор филологических наук, профессор А.П. Бабушкин;

доктор филологических наук,

главный научный сотрудник ИЯ РАН Н.В. Васильева

    Владимир Набоков: писатель и переводчик : коллективная 
монография / под общ. ред. Н.М. Нестеровой и Е.А. Княжевой. 
— Москва : ФЛИНТА, 2023. — 172 c. — ISBN 978-5-9765- 
5278-4. — Текст : электронный. 

В монографии объединены результаты исследований лингвистов, 
литературоведов и переводоведов, посвященных одному из наиболее 
оригинальных художников слова новейшего времени, писателю-
билингву и переводчику В.В. Набокову. Авторы стремились расширить 
представления о Владимире Набокове, обращаясь к новым
темам научных изысканий, которые открываются перед исследователями 
сегодня и свидетельствуют о том, что изучение творчества писателя 
еще не закончено и что в набоковедении, несомненно, будут и
в дальнейшем появляться новые страницы.

Рекомендуется студентам и аспирантам филологического и пере-

водческого направлений подготовки, а также всем, кого интересует
литературная и переводческая деятельность В.В. Набокова.

УДК 821.161.09Набоков В. В.
ББК 83.3(2=411.2)6-8Набоков В. В.

ISBN 978-5-9765-5278-4 
© Коллектив авторов, 2023
© Издательство «ФЛИНТА», 2023

В57 

Содержание

Предисловие (Н.М. Нестерова, Е.А. Княжева)  ...........................................4 

Гла ва 1. Усадебный текст в творчестве Владимира Набокова
(О.А. Попова, О.В. Соболева)  ....................................................7

Гла ва 2. Владимир Набоков и Джеймс Джойс: точки пересечения
(Е.А. Наугольных)  .....................................................................29

Гла ва 3. Тема Китая в творчестве В. Набокова (А.А. Арустамова,
Б.В. Кондаков, А.А. Красноярова, Чжан Юаньюань)  ...........50

Гла ва 4. В. Набоков в Китае (А.А. Арустамова, Б.В. Кондаков,
А.А. Красноярова, Чжан Юаньюань)  .....................................69

Гла ва 5. Еще раз о переводческом буквализме В.В. Набокова
(В.И. Фролов)  ............................................................................91

Гла ва 6. Владимир Набоков: автобиография и автоперевод
(Н.М. Нестерова, Д.Д. Курушин)  ..........................................108

Гла ва 7. Метакоммуникация в переводческой деятельности
В.В. Набокова (Ю.А. Дымант, Е.А. Княжева)  ....................135

Сведения об авторах  ...................................................................................166

ПРЕДИСЛОВИЕ

В коллективной монографии «Владимир Набоков: писатель 
и переводчик» представлены работы лингвистов, литературоведов 
и переводоведов из Перми, Воронежа, Москвы, Санкт-
Петербурга и Цзинаня (КНР). Данные исследования разнообразны 
с точки зрения объекта и предмета исследования, 
однако объединяющим звеном исследовательского повествования 
является двуязычное литературное творчество В.В. Набокова. 
Материалом этих исследований являются произведения писателя, 
относящиеся к русскому и эмигрантскому периодам его 
творчества.
Авторы монографии стремились расширить представления о 
Владимире Набокове, обращаясь к новым темам научных изысканий 
и описывая те аспекты, которые открываются перед исследователями 
с перспективы XXI в. Характерная для Набокова 
тема «потерянного рая» раскрывается О.А. Поповой и О.В. Соболевой 
в первой главе настоящей монографии «Усадебный 
текст в творчестве Владимира Набокова» на материале сопоставительного 
анализа «усадьбы реальной» (автобиографический 
роман «Другие берега») и «усадьбы вымышленной» (роман 
«Машенька»).
Вторая глава «Владимир Набоков и Джеймс Джойс: точки 
пересечения», подготовленная Е.А. Наугольных, посвящена 
изучению аналогий, касающихся формальной усложненности и 
игровой специфики писательской техники Набокова и Джеймса 
Джойса. Эти особенности проявляются в архаизации и неоло-
гизации лексики, особой звуковой и ритмической организации 
текстов и использовании мультилингвистических вставок.
В третьей главе «Тема Китая в творчестве В. Набокова» 
представлены результаты совместного исследования А.А. Арустамовой, 
Б.В. Кондакова, А.А. Краснояровой, Чжан Юаньюань. 
В центре внимания авторов — роль «китайских деталей», сюжета 
путешествия, образов, мотивов и аллюзий в произведениях 

берлинского периода творчества писателя в контексте русской, 
европейской и китайской культур.
Четвертая глава монографии «В. Набоков в Китае» написана 
тем же авторским коллективом, что и третья глава. Посвящена 
она истории восприятия творчества В.В. Набокова в Китае, которого 
в настоящее время изучают преимущественно как англоязычного 
писателя. В первой половине XX в. его произведения 
привлекли внимание писателей и критиков восточной ветви литературы 
русского зарубежья, проживавших в Шанхае и Харбине, 
которые увидели в них актуальные проблемы и стилевое новаторство.

Следующие три раздела монографии объединяет перево-
доведческая проблематика. В пятой главе «Еще раз о переводческом 
буквализме В.В. Набокова» В.И. Фролов рассуждает 
об эволюции переводческого метода писателя, связанной с целым 
рядом внешних факторов и в том числе его эстетическими 
взглядами. На основе анализа переводов В.В. Набокова, выполненных 
в разное время, осуществляется сравнение результатов 
его переводческой деятельности и заявленной им переводческой 
программы.
В центре внимания авторов шестой главы «Владимир Набоков: 
автобиография и автоперевод» Н.М. Нестеровой и Д.Д. Ку-
рушина — феномен автобиографического цикла В. Набокова “
Conclusive Evidence”, «Другие берега» и “Speak, Memory”. 
Выявляются наиболее характерные приемы авторского русско-
английского перевода, связанные с передачей русских реалий и 
некоторых языковых средств родного для писателя языка. Особое 
внимание обращается на авторский выбор заглавий для каждой 
версии, их эволюцию и влияние на смысловую окрашенность 
самих текстов.
Седьмая глава монографии «Метакоммуникация в переводческой 
деятельности В.В. Набокова», подготовленная Ю.А. Ды-
мант и Е.А. Княжевой, посвящена использованию метатекста в 
переводе романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин», памятника 
древнерусской литературы «Слово о полку Игореве», а также в 

автопереводах биографической трилогии писателя “Conclusive 
Evidence”, «Другие берега» и “Speak, Memory”. Материалом исследования 
являются переводческие предисловия и эксплицирующие 
комментарии В.В. Набокова, которые писатель использовал 
с целью устранения лингвокультурного барьера между 
автором исходного текста и его получателями.
Надеемся, что предлагаемое издание будет интересно всем, 
кто не безразличен к творчеству В.В. Набокова — одного из 
наиболее оригинальных художников слова новейшего времени, 
писателя-билингва и переводчика.

Н.М. Нестерова
Е.А. Княжева

О.А. Попова
О.В. Соболева

Гла ва 1. УСАДЕБНЫЙ ТЕКСТ
В ТВОРЧЕСТВЕ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА
Введение

Проблема усадебного текста в русской литературе и литературе 
русского зарубежья привлекает внимание многих исследователей. 
Публикуются статьи, выходят монографии, защищаются 
диссертации, проводятся научные конференции, 
посвященные изучению дворянской усадьбы в художественной 
литературе различных периодов. О непрекращающемся интересе 
к изучению дворянской усадьбы, ее места и роли в российской 
культуре свидетельствует также организация особого проекта 
Российского научного фонда «Русская усадьба в литературе 
и культуре: отечественный и зарубежный взгляд», посвященного 
исследованию «усадебного топоса» — одного из важнейших и 
наименее осмысленных «общих мест» в культуре России (Богданова 
2022). Результаты работы в рамках данного проекта находят 
отражение, в частности, в появлении научной книжной серии «
Русская усадьба в мировом контексте». Так, в 2021 г. был 
опубликован шестой ее выпуск, представляющий собой коллективную 
монографию и отражающий итоги работы одноименной 
Международной научной конференции «Усадьба реальная — 
усадьба литературная: векторы творческого преображения».
Чем может быть обусловлен такой интерес к изучению дворянской 
усадьбы? Однозначного ответа на этот вопрос, конечно 
же, дать невозможно, однако, с нашей точки зрения, одной из 
причин, заставляющих исследователей вновь и вновь обращаться 
к усадебному тексту, является особый ореол, окружающий 

собой образ дворянской усадьбы и ощущаемый многими как 
смутная тоска по прошлому, утраченному в настоящем. Изучение 
усадебного текста напрямую оказывается связанным с обращением 
к категории памяти, которая, согласно постулату, высказанному 
А.С. Пушкиным, является основой существования 
человека, залогом величия его. История — это «диалог живых 
с мертвыми. Или вернее: живущих с живыми мертвыми», — 
писал русский историк и философ XX в. М.Я. Гефтер (цит. по: 
Драбкин 1995: 128). Вступая в этот диалог, мы ощущаем прочную 
связь с предшествующими поколениями, что укрепляет 
мысль о значимости и целесообразности нашего существования. 
Обращение к усадебному тексту как одному из хранилищ культурной 
памяти обусловливает актуальность данной работы.

Текстовый подход к изучению взаимодействия
пространства и литературного произведения.
Усадебный текст как разновидность локального текста

В работах современных авторов мы можем встретить взгляд 
на любой пространственный объект (будь то город, урочище 
или дворянская усадьба) как на культурно-исторический организм. 
Нужно отметить, что такой подход сложился в работах  по 
градоведению еще в первой трети XX в., в трудах И. Гревса и 
Н.П. Анциферова. Развитие научных идей первой трети XX в. 
подготовило появление лотмановской концепции взаимодействия 
пространства и текста, согласно которой пространство понимается 
как текст и одновременно как механизм порождения 
текстов (Лотман 1984: 3).
Учитывая двойственную природу текста — «текст, с одной 
стороны, хранит культурную информацию, с другой — входит 
в культуру в качестве самостоятельной единицы» (Купина, Би-
тенская 1994: 215), — исследователи пришли к выводу о необходимости 
выделить «особое культурно-системное речевое образование» — 
сверхтекст. Этому предшествовало значительное 
расширение объема понятия «текст» в рамках филологических 

и семиотических исследований на протяжении всей второй половины 
XX в. (в частности в работах Ю.М. Лотмана), постепенное 
признание научным сообществом таких явлений, как прозрачность 
текстовых границ и «текст в тексте». Одно из первых 
наиболее полных определений сверхтекста было сформулировано 
Н.А. Купиной и Г.В. Битенской, которые, в свою очередь, 
опирались на идеи В.Н. Топорова: «Сверхтекст — совокупность 
высказываний, текстов, ограниченная темпорально и локально, 
объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся 
цельной модальной установкой, достаточно определенными позициями 
адресанта и адресата» (Купина, Битенская 1994: 215).
Позже теория сверхтекста была развита Н.Е. Меднис (Мед-
нис 2003) и А.Г. Лошаковым (Лошаков 2008). В частности, 
Н.Е. Меднис подчеркнула важность так называемых внетексто-
вых явлений, которые выступают по отношению к сверхтек-
сту как генеративные факторы. Говоря о сверхтексте в целом, 
Н.Е. Меднис выделяет шесть его основных признаков:
1. «Каждый сверхтекст имеет свой образно и тематически 
обозначенный центр, фокусирующий объект, который в системе 
“внетекстовые реалии” — текст предстает как единый концепт 
сверхтекста».
2. «Сверхтекст, как всякое ядерное по своей структуре образование, 
предполагает наличие и знание читателем некоего не 
вовсе статичного, но относительно стабильного круга текстов, 
наиболее репрезентативных для данного сверхтекста в целом, 
определяющих законы формирования художественного языка 
сверхтекста и тенденции его развития».
3. Необходимым условием восприятия и аналитического 
описания сверхтекста является его синхроничность: «в синхронически 
представленном, как бы развернутом в пространстве 
полотне сверхтекста только и обнаруживаются важнейшие 
штрихи, не актуализированные в частных, отдельных субтек-
стах, и благодаря открытию и осознанию этих конституирующих 
черт сверхтекст начинает влиять на рецепцию внетексто-
вых реалий (а иногда и сами реалии)».

4. Смысловая цельность, рождаемая на месте встречи текста 
и внеположенной реальности, выступает в качестве основы 
сверхтекста, «цементирующего сверхтекст начала».
5. «Необходимым условием возникновения сверхтекста становится 
обретение им языковой общности, которая, складываясь 
в зоне встречи конкретного текста с внетекстовыми реалиями, 
закрепляется и воспроизводится в конкретных субтекстах как 
единицах целого». По-другому эту особенность можно назвать 
общностью художественного кода.
6. «Границы сверхтекста устойчивы и динамичны одновременно. 
У большинства из них более или менее ясно обнаруживается 
начало и порой совершенно не просматривается конец» 
(Меднис 2003: 16—20).
Выделив эти признаки, Н.Е. Меднис дает следующее определение 
сверхтекста: «Сверхтекст представляет собой сложную 
систему интегрированных текстов, имеющих общую внетексто-
вую ориентацию, образующих незамкнутое единство, отмеченное 
смысловой и языковой цельностью» (Меднис 2003: 21).
Необходимо отметить, что к самой идее сверхтекста в том 
или ином виде уже давно обращались как лингвисты, так и 
литературоведы. И те и другие пришли к необходимости рассмотрения 
текста как явления, существующего на границе филологии 
и культурологии: «понятие текста — в том значении, 
которое придается ему при изучении культуры, — отличается 
от соответствующего лингвистического понятия. Исходным 
для культурологического понятия текста является именно тот 
момент, когда сам факт лингвистической выраженности перестает 
восприниматься как достаточный для того, чтобы высказывание 
превратилось в текст. Вследствие этого вся масса 
циркулирующих в коллективе языковых сообщений воспринимается 
как не-тексты, на фоне которых выделяется группа текстов, 
обнаруживающих признаки некоторой дополнительной, 
значимой в данной культуре выраженности. <...> С точки зрения 
культуры существуют только те сообщения, которые являются 
текстами. Все прочие как бы не существуют и во мне-

ние исследователей не принимаются» (Лотман, Пятигорский 
1992: 133, 135).
Первоначально такой научный подход был реализован на 
примере исследования Петербурга: городское пространство 
рассматривалось, с одной стороны, как текст, и с другой — как 
«механизм порождения текстов» (Лотман 1984: 3). Сегодня выполненная 
в этом ключе основополагающая работа В.Н. Топорова «
Петербург и петербургский текст русской литературы» 
(Топоров 1984: 529) стала в полном смысле этого слова классической 
и породила целую череду разноаспектных текстоцен-
тричных исследований пространства. В.Н. Топоров предложил 
методику анализа сверхтекста, связанного с городским пространством, 
на которую затем опирались многие отечественные 
исследователи и которая, безусловно, может быть реализована 
и в исследованиях, посвященных феномену русской дворянской 
усадьбы.
В качестве субстратных элементов, позволяющих говорить 
об образовании сверхтекста, В.Н. Топоровым выделяются 
климатическо-метеорологический и ландшафтный аспекты 
описания пространства, особое географическое положение выбранного 
пространственного объекта, особенности планировки, 
характер застройки; связанные с пространством мифы и предания, 
философские, социальные и религиозные идеи; фигуры 
петербургского периода русской истории и т.д. В связи с этим 
рассматривается одно из сложнейших отношений, во многом 
определяющих содержание петербургского текста, а именно — 
соотношение природы и культуры.
Говоря о критериях выделения в русской литературе особого 
петербургского текста, В.Н. Топоров «в качестве наиболее 
простых и объективных» называет «способы языкового кодирования 
основных составляющих петербургского текста» (Топоров 
1984: 26). В работе приводятся некоторые наиболее употребительные 
в петербургском тексте элементы, разделенные по 
основным группам: внутреннее состояние; общие операторы и 
показания модальности; природа; культура; предикаты; способы