Социальный роман А. Слаповского: жанровые модификации и эволюция героя

Т.А. ДИКУН

СОЦИАЛЬНЫЙ РОМАН

А. СЛАПОВСКОГО

ЖАНРОВЫЕ МОДИФИКАЦИИ 

И ЭВОЛЮЦИЯ ГЕРОЯ

Диссертация

Москва

ИНФРА-М

2019

УДК [80+316](075.4)
ББК 83

Д45

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Иркутский государственный университет»

На правах рукописи

Научный руководитель: 

доктор филологических наук, профессор И.И. Плеханова

Дикун Т.А.

Д45
Социальный 
роман 
А. 
Слаповского: 
жанровые 
модификации 

и эволюция героя : диссертация / Т.А. Дикун. — Москва : ИНФРА-М, 
2019. — 181 с.

ISBN 978-5-16-108128-0 (online)

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических 

наук по специальности 10.01.01 « Русская литература».

УДК [80+316](075.4)

ББК 83

ISBN 978-5-16-108128-0 (online)
© Дикун Т.А., 2019

16+

ОГЛАВЛЕНИЕ 

Введение 
4

Глава I. Нарратив романа
А. Слаповского
«Я –
не Я»: 

миромоделирующая и коммуникативная функция

17

Методологические установки
17

Раздел 
1. 
Теория 
нарратива: 
социопсихологический 
потенциал 

повествовательных моделей

22

Раздел 2. Кумулятивный нарратив: вариации архетипической модели и 
её концептуальное наполнение

30

Раздел 3. Нарратив авантюрно-плутовского роман «Я – не Я» как 
первый 
опыт 
моделирования 
общества 
и 
концептуального 

представления несамотождественного человека в прозе А. Слаповского

37

Раздел 4. Роман «Я – не Я» и современный социокультурный контекст 
обсуждения антиномии «душа – тело» 

49

Глава II. Социально-психологический роман А. Слаповского: 
исследование антиномичных концепций человека

57

Методологические установки
57

Раздел 1. Христологическая концепция личности в романе «Первое 
второе пришествие»: витальность религиозного сознания

59

Раздел 2. Глубинный психологизм романа «Анкета» как проблема 
самоидентификации личности

80

Раздел 3. Роман-триллер «Пересуд» как форма социального романа
98

Глава III. Жанровые формы социального романа
108

Методологические установки
108

Раздел 1. Роман «Синдром Феникса»: нравственный эксперимент в 
рамках сказочного нарратива

113

Раздел 2. Роман «Победительница» как социальный прогноз
122

Раздел 3. «Большая книга перемен»: социальный роман как симбиоз 
семейного, любовного и философского романа

135

Раздел 4. Ретродистопия «Вспять» – эксперимент с социальным 
временем

147

Заключение
159

Библиографический список
164

ВВЕДЕНИЕ

Алексей Иванович Слаповский (р. 1957) занимает особое место в ряду 

авторов, пишущих о современности. Он работает быстро, много и 

разнообразно, отслеживая актуальные социокультурные тенденции. С начала 

90-х годов появилось более 20 крупных прозаических текстов (повестей и 

романов), почти полтора десятка пьес и киносценариев. Его произведения 

издаются и переиздаются на многих языках мира, он четырежды выходил в 

финал престижной отечественной премии «Русский Букер» (романы «Первое 

второе пришествие», «Анкета», «День денег», «Качество жизни»).

А. Слаповского называют в числе «самых ярких авторов девяностых», 

«одним из лучших писателей "среднего поколения"» (А. Немзер) [127], 

отмечая «богатейший регистр “образов речи”, с изобретательной фантазией, 

с органичным и масштабным культурным кругозором» (Н. Лейдерман) [107] 

и способность «писать авантюрно, читабельно даже для неискушенного 

читателя – но, вместе с тем, наполнять свои произведения глубоким 

философским подтекстом» (А. Архангельский) [130]. М. Ремизова, оценивая 

первый роман автора «Я –
не Я» (1992), назвала А. Слаповского 

«экспериментатором», которого «интересует форма», но он унаследовал «у 

традиции способность описывать характерные сцены, строить точнейшие 

диалоги, несколькими штрихами нарисовать образ. У него есть вкус и 

внимание к детали, он в принципе умеет поставить нужное слово в нужном 

месте» [138]. А. Балакин считает Слаповского «не “популярным”, не 

“модным”, не “раскрученным”, не “культовым”, а именно – успешным. <...> 

Он востребован, почитаем, приглашаем». Но отмечает, что «Слаповский 

большинством читателей и критиков воспринимается как писатель “второго 

ряда”. Как умелый производитель качественной прозы, как достойный 

всяческого уважения профессионал, но – не Творец с большой буквы» [46]. 

В. Грушко, напротив, утверждает: «как ни хотелось бы кому-то отнести его 

повести и романы к разряду легкого чтива, Слаповский был и остается одним 

из главных персонажей на сегодняшней литературной сцене» [66].

Так 
сочетание 
игрового 
начала, 
«изобретательной 
фантазии», 

«интереса к форме» и одновременное тяготение к традиционному 

психологизму породило противоречие в оценках принадлежности писателя к 

постмодернизму или реалистическому типу творчества и определении 

художественной ценности его произведений – высокопрофессиональной 

беллетристики или литературы с философским подтекстом. 

Разноречивые
характеристики сопровождают творческий путь
А. 

Слаповского с появлением самых первых книг. В 1993 г. М. Липовецкий и 

Н. Лейдерман заявили об исчерпанности постмодернизма и о рождении 

новой «парадигмы художественности», творческий метод которой
–

«постреализм» (в 1992 году К. Степанян ввёл термин «новый реализм», 

указывающий на веру «в реальное существование высших духовных 

сущностей» [157, с. 192]), с присущим ему «конкретным измерением 

человеческой личности» и «способностью к гуманистическому измерению 

реальности» [108, с. 238]. Проза А. Слаповского иллюстрировала поэтику 

постреализма. Но позже тот же Н. Лейдерман воспринял роман «Первое 

второе пришествие» (1993) как пример постмодернистской деконструкции: 

«Постмодернизм, чья парадигма зиждется на дискредитации всех и 

всяческих культурных и художественных канонов, рано или поздно должен 

был подступиться к книгам Священного Писания. И именно на них (и при их 

посредстве) завершить свой виток, ибо дальше и выше нет святынь» [107]. М. 

Липовецкий в работе «Русский постмодернизм. Очерки исторической 

поэтики» (1997), указывая характеристики «прозы, явно укоренённой в 

реалистической 
традиции, 
но 
столь 
же 
явно 
учитывающей 
опыт 

постмодернистской художественности» [111, с. 312], поставил Слаповского в 

один ряд с В. Сорокиным, А. Гавриловым, М. Бергом, Д. Галковским, В. 

Шаровым, В. Пелевиным. 

В преданности реализму отказывали А. Слаповскому Р. Арбитман, 

упрекавший во вторичности мышления, в освоении жизни «по законам 

художественной литературы» [43], и А. Латынина, оценивавшая роман 

«Анкета. Тайнопись открытым текстом» (1997) как «мозаичную картинку 

нашего 
бытия 
из 
готовых 
пластмассовых 
кусочков 
старенького 

литературного конструктора» [105]. Разнообразие форм, художественный 

протеизм А. Слаповского ставили в вину писателю, называя его «внутренне 

полым», без души, который вследствие этого «может писать и так и этак» (А. 

Василевский) [59]. Наконец, автора упрекали в пристрастии к авантюрному 

повествованию вместо «смыслового» (А. Курский [102]) и в схематическом 

психологизме  (А. Колобродов [98]). 

Литературоведческие исследования, в которых в качестве объекта 

выступают тексты А. И. Слаповского, охватывая период с 1999 по 2011 гг.,

воспроизводят ту же антиномию идентификаций. Авторы почти 80 работ в 

основном рассматривают творчество писателя в контексте аналогичных 

явлений современной российской и даже зарубежной прозы. Один из 

главных вопросов исследований – тот же, что и в критике: определение 

художественной парадигмы. Так Ю. Арская на примере романов «Оно» и «Я 

– не Я» раскрывает когнитивную аксиологию гуманиста, анализирующего

«амбивалентности постмодернистского мироощущения» [44]. Большинство 

исследователей 
отмечают 
игровой, 
интертекстуальный 
принцип  

повествования, на основе чего определяется постмодернистская культурно
эстетическую доминанта. Об этом сказано в трудах М. П. Абашевой [37], О. 

В. Богдановой [53], Е. В.Тихомировой [162], М. А. Черняк [183] и др.

Психологизм А. Слаповского отмечен исследователями драматургии 

как продолжение чеховской традиции. Работы С. С. Васильевой [60], О. В. 

Журчевой [81], Е. В. Михиной [120], О. С. Наумовой [126], А. А. 

Щербаковой [189] и др. анализируют особенности языка и раскрытие 

авторской позиции в ряду аналогичных явлений. Так же – в общем контексте 

– рассматривается проза писателя. Из тематики романов особо выделена

трансформация эсхатологического сюжета А. Слаповского, сравниваемая с 

иным решениями (Н. А. Бирюзова [52], С. А. Ильина [91], Т. В. Рыжков

[146], Т. Е. Сорокина [156] и др.). Поскольку произведения А. Слаповского 

отражают систему конструктивных принципов, репертуар коммуникативных 

стратегий «Я»-нарратива в современной отечественной прозе, творчество его 

берётся как один из ярких примеров, иллюстрирующих общую тенденцию

(диссертации Н. Г. Бабенко [45],  О. В. Евтушенко [77], С. А. Копыловой [99], 

Т. Г. Кучиной [104], С. В. Меликян [116], Е. А. Семейко [148], Е. М. 

Тюленевой [167], В. Л. Шуникова [188] и др.). Оригинальность творческой 

стратегии автора исследуют в сфере повествования и жанрообразования Г. Б. 

Попова [135],  М. Ю. Звягина [83], они отмечают, что А. Слаповский 

относится к числу прозаиков, для которых создание эксклюзивных жанровых 

форм («авторского жанра») становится чертой поэтики, одним из способов 

воплощения творческой индивидуальности, эстетического самовыражения. 

Попытки 
дать 
целостный 
анализ 
творчества 
А. 
Слаповского 

немногочисленны и не охватывают большинство текстов. В 2012 году к 

вопросу эволюции героев обращалась А. Рогова. В статье «Адаптация 

времени» критик отмечала, что в период 90-х гг. это «люди, пытающиеся 

изменить если не мир вокруг себя, то свое отношение к этому миру; перейти 

из пассивных созерцателей в ряды активных покорителей вершин социума»

[141, с. 177]. В романах 2000-х годов «герои сильно изменились», «бытовая 

ситуация, в ранних романах служившая лишь точкой отправления, делается 

самоценной» [141, с. 185]. Вместе с тяготением к бытописанию отмечен 

специфический синкретизм, который рассматривается не как эклектика, а как 

попытка войти в резонанс с новой действительностью: А. Слаповский 

пытается 
«сочетать, 
казалось 
бы, 
несочетаемое 
–
школу 
русской 

психологической прозы и стилистику плутовского романа с использованием 

элементов современной массовой литературы» [100].

Диссертация М. В. Курылёвой «Проза А. Слаповского, вопросы 

поэтики» – первое предметное  исследование  творчества писателя. В ней 

рассматривается трансформация жанровой формы романа, вопросы генезиса, 

принципы сюжетно-фабульного конструирования (на примере «Я – не Я»), 

проанализирована поливалентность символики, многоуровневость прочтения 

цикла экзистенциальных притч, раскрыто игровое конструирование текста 

(«Искренний художник: ненаписанный роман» и «Анкета»). Автор приходит 

к 
выводу, 
что 
«творчество 
А. 
Слаповского 
развивается 
в 
русле 

«постреализма», т. е. игровой эксплуатации устаревших форм для 

наполнения их «новым – этологическим – жанровым содержанием» [103].

Обзор предшествующих исследований показал, что творчество 

писателя признано репрезентативным для современного литературного 

процесса, но рассматривается на ограниченном материале. Так из 14 романов 

А. 
Слаповского 
подробно 
проанализированы 
только 
три 
ранних, 

относящихся к началу 90-х годов: «Я – не Я», «Первое второе пришествие» и 

«Анкета». Вопрос о художественном статусе писателя до сих пор не получил 

ответа. Исследователи стремились определить особенности реалистического 

по теме, но игрового по форме письма не только как «новый реализм», но и 

как  постреализм или «трансметареализм» (по Н. Ивановой), «особую 

художественную 
стратегию»: 
развертывание 
текста 
как 
единой 

многоуровневой метафоры; интеллектуализацию эмоциональной рефлексии; 

проблематизацию «проклятых» вопросов русской классики (например, 

вариации ответов на «достоевский» вопрос о спасении мира красотой) [88]. 

Активный поиск термина, указывающего на сочетание жизнеподобия с 

гротесковым смещением, символической нагруженности с обнажённостью 

игровой конструкции, свидетельствует, что эта тенденция типологична для 

современных авторов и сама по себе принадлежность к ней не позволяет 

определить 
собственно 
индивидуальные 
особенности 
творчества 
А. 

Слаповского. Следовательно, характеристику своеобразия нужно давать не 

только определением стиля, а с условием рассмотрения собственной 

аксиологии и социальной позиции автора. 

Отмеченное А. Роговой смещение интереса А. Слаповского к  

«самоценности бытовой ситуации» в романах 2000-х годов оценивается как 

коммерческий ход писателя, набившего руку на сериалах и перенёсшего 

клишированные образы влюблённых олигархов, непорочных фотомоделей и 

пр. на страницы своих книг. Так прагматически трактуется пристальное 

внимание к социальной проблематике, которое ещё не стало мейнстримом 

современной прозы. Но мы полагаем, что обращённость А. Слаповского к 

обыденной современности обусловлена поиском нового образа социального 

художественного 
высказывания: 
не 
тенденциозно-оценочного
и 
не 

объективистски-отчуждённого, а эвристического, т. е. исследующего 

современность 
не 
миметически, 
а 
посредством 
художественного 

эксперимента. 
Новый 
образ 
выказывания 
можно 
определить 
как 

постсоветский социальный роман, исследующий формы новой реальности.    

Социальность имманентна роману, поскольку он, «по сравнению с 

другими жанрами, оказался наиболее приспособленным к тому, чтобы 

выразить глубокую противоречивость исторического развития» [160, с. 180]. 

Именно поэтому проблематично выделение особого жанрового подвида –

социального романа. Роман как жанр не имеет определённого канона, а 

представляет 
нарративную 
модель, 
нацеленную 
на 
масштабность 

изображаемых событий, основательность обрисовки образов и обстоятельств, 

возможность показа их в протяженной временной перспективе, в широком 

пространстве, в котором разворачивается действие. В зависимости от акцента 

на предмет изображения принято говорить о социально-психологическом 

или социально-бытовом романе, традиционный собственно социальный 

роман мало интересует исследователей в силу нравоописательности и 

консервативности формы. Но жанр развивается вместе с историей.

М. М. Бахтин определял роман как «единственный становящийся и ещё 

неготовый жанр» [49, с. 447], «более глубоко, существенно, чутко и быстро 

отражающий становление самой действительности» [49, с. 451]. По мнению 

Н. Д. Тамарченко, «являясь “пластичнейшим” из жанров и отражая в 

изменчивости своей структуры логику исторических перемен, роман всегда 

устанавливает те или иные ограничения своей пластичности, находясь в

постоянном поиске собственной “внутренней меры”"» [160, с. 187]. В. Е. 

Хализев считает, что в силу полиморфности «этот жанр поныне остается 

загадкой» [180, с. 324]. Х. У. Гумбрехт, акцентируя эвристическую природу 

романа, отмечал, что в нём отражается «повседневная реальность», а сам 

жанр призван «направлять читательское любопытство к неизвестному 

конечному пункту» [68, с. 64]. А. Пятигорский подчёркивал философский 

потенциал:
«роман <…> представляется наиудобнейшим жанром для 

экспозиции самоосознания философа», «создает спонтанность изложения 

мысли» и обеспечивает свободу стиля автора [95, с. 261]. Исследователи 

обращались к изучению жанровых особенностей романа, но их внимание 

было сосредоточено на обновлении формы [61, с. 47], на жанровых 

модификациях романа критического реализма [122, с. 29].

Перечисленные 
исследователи 
не 
обращались
специально 
к 

социальному роману, но термин закономерно вошёл в литературоведческий 

обиход в советскую идеологизированную эпоху. В 1925 году В. Львов
Рогачевский характеризовал этот жанр содержательно – как изображение 

отношений классов, когда все конфликты подчинены выражению тенденций 

истории:
«социальный роман рисует широкую картину общества в 

определенную эпоху, причем индивидуальности выступают в самой тесной 

связи с борющимися социальными группами». При этом позиция автора 

идентифицируется с психологией класса, которому он принадлежит.  

Марксистское литературоведение экстраполировало идеологию в прошлое, 

отождествляя появление русской версии жанра с натуральной школой: «у 

нас, в России, начало социального романа связано с 40-ми годами»1.

Трудность дифференциации социального романа от социально
психологического
или социально-бытового связана с содержательной 

близостью. Ведущим жанром в русской литературе оставался социально
бытовой роман, на фоне которого являли свою специфику остальные формы 

[129, с. 10]. Критерием выделения собственно социального романа является 

акцентированность 
социально-политической 
позиции 
автора 
и 

1 Львов-Рогачевский В. Социальный роман // Словарь литературоведческих терминов. – Т. 2. – 1925 
[Электронный ресурс] http://feb-web.ru/feb/slt/abc/lt2/lt2-8512.htm (Дата обращения: 20.04.2013).

тенденциозность изображения человека в его особой социальной роли. 

Роман-утопия Н. Г. Чернышевского «Что делать?» (1863) представил 

конфликт безыдейного и идейного существования, конструируемые пути его 

разрешения и тип «новых людей». В 1872 г. в романе-памфлете «Бесы» Ф. М. 

Достоевский изобразил конфликт идеологических лагерей (либералов и 

революционеров), действия деструктивной партии в обществе, дал описание 

типов внутри разрушительной силы. В начале XX в. роман раскрывает

конфликт революционных сил с властью и типы преображенных героев 

(«Мать» М. Горького, 1906). Советская литература нашла форму социального 

романа раньше, чем сложился канон социалистического реализма,
в 

революционном романе («Чапаев» Дм. Фурманова, 1923, «Железный поток» 

А. Серафимовича, 1924), в производственном романе («Цемент» Ф. Гладкова, 

1924, «Домна» Н. Ляшко, 1925), в романе воспитания («Как закалялась 

сталь» Н. Островского, 1932).

Социальное окончательно отделилось от бытового в социалистическом 

реализме, доктринальный пафос советского романа с предопределённым 

конфликтом и расписанной типологией персонажей обнажил ролевую 

механику 
их 
поведения. 
Произведения 
соцреализма 
не 
утратили 

психологической составляющей, но «окончательно вышли из рамок 

“семейственности”, о чем некогда мечтал Щедрин, на широкий простор 

изображения творческой деятельности человека в разных сферах проявления 

его 
ума 
и 
таланта»
[78, 
с. 
93]. 
Романы, 
развивая 
идеологию 

социалистического 
гуманизма, 
представили 
героев, 
способных 
к 

самоотверженности, самопожертвованию, самоотдаче для создания нового 

справедливого общества. Б. Гройс назвал соцреализм «модернизмом особого 

рода», 
«полуторным 
стилем»: 
«благодаря 
полуторному 
характеру 

социалистического реализма для советской культуры не существует 

внутреннего раскола на высокое и низкое искусство». При этом «”советское”, 

так же как и “высокое” модернизма, понимается в первую очередь как 

автономное: коммунизм определяется как освобождение человека от власти