Второе детство человечества

НАУЧНЫЕ ТРУДЫ 
АСПИРАНТОВ 
И
ДОКТОРАНТОВ

Выпуск 2005*8 (45)

Москва

Московский гуманитарный университет 
Факультет научно-педагогических кадров

Издаются с 2002 г. 

Выпуск 2005*8(45)

Издательство Московского гуманитарного университета
2005

Н.В. Клягин

ВТОРОЕ ДЕТСТВО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Попробуем поставить социально-психологический диагноз современному человеку, например, среднему жителю нашей страны. Поскольку 
соотечественники традиционно (около трех веков) ориентируются на Запад, нам придется затронуть социально-психологические характеристики 
европейцев и североамериканцев, но лишь в той мере, что проливает свет 
на отечественное состояние.
Речь пойдет о массовой личности, поэтому анализ не преследует цели выявить образцовые свойства людей. На наш взгляд, неповторимая 
личность в обиходном и социально-философском смысле слова представляет собой степень независимости человека от общества. Это особая тема, 
и ее мы оставим в стороне. Массовидная личность обладает противоположными свойствами.
Любая личность — единичная ли, массовидная ли — предполагает 
стандартный набор духовных характеристик, важнейшие из которых (но, 
разумеется, не все) группируются в блоки языкового и интеллектуального 
общения, религиозной обрядности, нравственной жизни и эстетической 
сферы, что составляет основу вторичных общественных структур человечества. Даже столь схематический подход достаточно многосторонен.
Предварим дальнейшее изложение сжатым экскурсом к истокам духовных свойств человека. Современные люди не мыслят себя вне духовной 
жизни и отождествляют ее особенности со своими неотъемлемыми свойст

"« 4 /Ь ,
(tunc)

’ ^ 7 . Я О Л ^

вами. Так было не всегда. Древнейший предок человека — Homo rudol- 
fensis («человек с озера Рудольфа», 2.4-1.8 миллиона лет назад) — не имел 
ни искусства, ни морали, ни религии, ни человеческой речи, разве что технологический язык жестов, о чем говорит его развитое поле Брока в левом 
полушарии головного мозга, способное управлять жестовым языком.
Его потомок, Homo ergaster («человек-мастер», африканский питекантроп, 1.9-1.25 миллиона лет назад), стихийно произвел ашельскую технологическую революцию в Восточной Африке (1.66-1.44 миллиона лет 
назад44). В результате у него возросла производительность труда и появилось свободное время. Его потомки — Homo heidelbergensis («гейдельбергский человек», 800-126 тысяч лет назад) и Но-шо sapiens (современный 
«человек разумный», 380/200 тысяч лет назад) — неуклонно совершенствовали производство, наращивали производительность труда и обзаводились все большим объемом свободного времени.
Ничем не занятое время разрушало социальность наших предков. 
Выжили те их сообщества, которые научились заполнять его общением 
непрагматического характера45. Используя определенные биологические 
задатки, древние люди развили такие способы праздного общения, как речевые, ритуальные, нравственные и эстетические.
Это было детство человеческой духовности. По нашим меркам оно 
выглядело непритязательно. Львиную долю речевого общения у мезолитических аборигенов Австралии занимают сплетни и скандалы. Несомненно, 
так было и у палеолитических людей. Со временем повторяющиеся обыденные разговоры переросли в устойчивые предания, сказки, эпос и в цивилизованную эпоху породили художественную литературу. Тогда же первоначальная речь вслух переродилась во внутреннюю, дав начало самосознанию, второму Я человека, возникающему при собеседовании полушарий 
головного мозга. Крупные городские социумы, генерируя вербальную информацию, вели себя подобно живому суперкомпьютеру и в обсуждениях 
своего житейского опыта автоматически, т. е. стихийно, выявляли повторяющиеся, устойчивые черты явлений и их связей, иными словами, открывали сущности вещей и законы их поведения. Так зарождались первые 
науки и философия.
Развивая склонности высших обезьян к проторитуальному поведению (типа «танцев дождя» и «карнавалов», послуживших источниками 
магических обрядов вызывания дождя и плодородия у людей) и погребальным мероприятиям, наши предки освоили начала обрядовой магии и,

44 Asfaw В., Beyenc Y., Suvva G., Walter R. С., White Т. D., WoldeGabriel G., Yemane T. 
The earliest Acheulean from Konso-Gardula. Nature. 1992. Vol. 360. No. 6404. P. 732-735.
Клягин H.B. Человек в истории. М.. ИФРАН, 1999.

^  
Научные труды
S 
аспирантов и докторантов

CQ
вероятно, еще на стадии гейдельбергского человека дополнили их 
зачатками мифологии, тотемизма и фетишизма. У классических неандертальцев (Homo neanderthalensis, 125-29 тысяч лет назад) известны обрядовые погребения, у ранних сапиенсов — тоже. Погребения представляют 
собой единственную реальную форму «загробного мира», «того света». 
Примитивные обсуждения положения дел, связанных с этой реальностью, 
послужили источником веры в духовных существ анимизма, а тот лег в основу всех религий.
Расширяя альтруистические тенденции поведения, свойственные 
коллективным животным, наши предки постепенно пришли к нравственным формам общения, фиксируемым у Homo ergaster 1.5 миллиона лет назад. Изобразительное искусство поначалу (у гейдельбергского человека, 
сапиенса и неандертальца) обслуживало мифологию; музыка, вокал и танцы — ритуалы. Позже искусство обрело светскую составляющую, от которой происходит искусство современности. Ритуалы же послужили основой 
для религиозных мистерий, которые через дионисийские мистерии породили классический древнегреческий театр, ставший источником современной театральной культуры европейской традиции и кинематографа в мировом масштабе.
Суммируя сказанное, отметим, что начала духовной жизни историчны. Когда-то их не было. Затем они возникли, но не для просвещения и облагораживания людей, а с выгодной целью социализации свободного времени. Это обстоятельство объясняет, почему культура не только постоянно 
прирастает по мере роста производительности труда, но и почему она легко растекается в упрощенное качество, что аксиологически тревожит, но 
социально-исторически безразлично, раз первостепенно важен прежде всего культурный вал, полезный для праздной социальности.
Попробуем оценить, как наши современники воспользовались этими 
замечательными культурными предпосылками. Сразу оговоримся, что мы 
не вкладываем ни во что нижесказанное никакого оценочного смысла. 
Сравнивая современников с людьми, например, XIX века, мы не подразумеваем, что первые бесповоротно упростились по сравнению со вторыми. 
Вопрос сложнее. Разберем нынешнюю судьбу духовного наследия прошлых эпох попунктно.
На протяжении всей своей истории люди пользовались речью, как 
австралийские аборигены, т.е. в первую очередь для обыденных разговоров, что общеизвестно. Наши современники примечательны тем, что в их 
обыденных разговорах ненормально велика страдальческая составляющая. 
Не секрет, что в быту, газетах, литературе, на телевидении и повсюду сограждане в основном жалуются друг другу на жизнь, ссылаясь на грудные 
времена. Это безосновательно. В XX и XIX веках времена были не лучше

(две мировые войны и угроза третьей, революция и жестокая гражданская 
война и т.д.), однако люди, судя по литературе и кино, держались куда мужественнее. Проще сказать, наши современники почему-то инфантильны, 
поскольку безудержно жалуются на жизнь лишь дети-дошкольники. В самом деле, для зрелого интеллекта характерна сдержанная самоотверженность. Нынешняя же массовая психология иная. Она, по сути, ябедническая, плаксивая и истеричная. Тотальное сопутствующее ерничество — 
тоже 
малолетняя 
черта. 
Здесь 
нет 
места 
тонкому 
социальнопсихологическому юмору булгаковского типа, поскольку незрелый интеллект с трудом улавливает многоступенчатые сплетения человеческих судеб
— он видит лишь передний план происходящего.
Далее, наши современники, судя по тем же источникам, начисто лишены каких-то серьезных целей в жизни. В литературе и кинематографе 
эхом повторяется одна основная цель: обеспечить свою материальную 
жизнь. Это неплохо, но довольно скудно для интеллектуального царя природы. Контраст с героями предшествующих времен очевиден. Возьмем 
XIX век. Чайльд-Гарольд, герой лорда Байрона, вполне продвинутый 
юноша: он образован, умеет выпить, окружен подругами и разочарован. 
Путешествуя по Европе, он предается вполне органичным для себя размышлениям в духе философии истории. Печорин М.Ю. Лермонтова, тоже 
весьма живой мужчина, размышляет о смысле жизни. Герои О. Уайльда 
(лорды Иллингворт и Уоттон), умея прожигать жизнь не хуже «новых русских», в отличие от последних являются тонкими социальными философами и афористами. И дело не в том, что они материально обеспечены и философствуют от скуки. Например, необеспеченный Жульен Сорель Стендаля, обладая недюжинным характером и волей, весьма болеет за предназначение поколения посленаполеоновской эпохи т.д.
Казалось бы, люди конца XX -  начала XXI веков должны пойти 
дальше. Это не так. Их чаяния, поступки и разговоры глубоко упрощены, а 
интересы бескрылы и не выходят за рамки поисков средств к существованию, застолья со спиртным, любовной интрижки, что естественно, но и 
только; а Человек с большой буквы мыслится более масштабно. Их юмор 
зачастую примитивен («ниже пояса»), речь груба, как у дошкольников, 
подражающих «крутым» взрослым вроде преступников-рецидивистов. Добавим, что сказанное справедливо и для героев голливудского кинематографа, где вдобавок прекрасно развита эстетика рукоприкладства, а последнее является отличительной чертой повседневного детского поведения, поскольку дети социально незрелы и затрудняются разрешать конфликты какими-то культурными способами.
Можно допустить, что по сравнению с предшественниками наши современники заметно сдали по части самосознания, сохраняя до зрелых лет
73

§  
Научные труды
(3 
аспирантов и докторантов
s-о
щ
черты детской психики. Добавим, что окружающая современного 
человека вездесущая реклама, программирующая сознание, обращена к 
аудитории с податливой психикой, в частности по-детски неустойчивой. 
Изнурительные телеигры ищут того же зрителя.
В рафинированной интеллектуальной сфере — в области философии 
и науки — положение дел порой комично. Никого уже не удивляет, например, скепсис по отношению к дарвинизму и энтузиазм при встрече с 
теориями происхождения человека не от обезьян, а от пришельцев из космоса или даже от ангелов, что вообще кощунственно. Увлечение компьютерами приводит к электронной наркомании и утрате некоторых элементарных интеллектуальных навыков, например, способности считать в уме 
(мировое явление). При этом полезные счетно-решающие устройства эксплуатируются в основном не для одоления сложных умственных задач, а 
для телеграфного, по существу, общения в Интернете или для электронных 
игр, среди которых преобладают аркады, т. е. задания, требующие не 
столько сообразительности, сколько быстроты реакции, как в каком- 
нибудь аттракционе. Излишне специально подчеркивать, что здесь мы тоже имеем дело с эпидемией дошкольной детскости.
В сакральной сфере, на первый взгляд, все ободряет. Облагораживающая приверженность религии растет, хотя для эпохи бурлящей научно- 
технической революции это экзотично. Однако неподготовленный читатель отечественных газет без малого обомлеет. Они переполнены объявлениями магов, колдунов и ворожей, которые бесхитростно обещают открыть будущее, приворожить или вернуть любимого человека, мистически 
посодействовать в бизнесе и т.п. Количество подобных предложений говорит об обширном рынке магических услуг и об экономическом процветании их распространителей. Понятно, подобный успех объясняется беззастенчивым паразитированием на бесконечно инфантильной аудитории, состав которой изумляет, поскольку порой серьезные деловые проекты начинаются с прогнозов мага.
Об 
области нравственности говорить тоже непросто. Послевоенную 
Европу, а также Северную Америку постигла сексуальная революция, обвально привившаяся и в новой России. Мы далеки от ханжества, однако 
падение моральных устоев в отношениях людей настолько немотивированно и простодушно, что поневоле усмотришь здесь детскую непосредственность. В имущественных отношениях людей всеобщая наивная беспринципность наводит на те же мысли, хотя здесь мы сталкиваемся вроде 
бы со сферой экономики, а не социальной психологии. Однако веротерпимость всего общества в этих вопросах указывает на то, что психологическая деформация присутствует и скатывается к детской невзыскательности.

По части литературы и искусства картина будет в целом той же. 
Отечественный книжный рынок для взрослых завален продукцией, рассчитанной на самого незатейливого читателя. Преобладают детективы, триллеры, фантастика, стереотипные женские романы, мистика и т.п. Вообще 
говоря, все жанры равноправны, и в перечисленных направлениях беллетристики нет ничего зазорного. В конце концов, элементы детектива, триллера и мистики присущи, например, шекспировскому «Гамлету», отчего 
тот ничуть не проиграл. Однако это бессмертное произведение более четырехсот лет назад (1601) было насыщено глубокой философией, облеченной в литературно пронзительную форму. Что-либо подобное мы тщетно 
будем искать на наших книжных развалах. Научная фантастика (от Жюля 
Верна и Герберта Уэллса до Станислава Лема и братьев Стругацких) в XIX
-  
XX 
веках 
содержала 
большой 
просветительский, 
социальнопсихологический и философский заряд, оставаясь при этом увлекательной. 
Ныне она вытеснена жанром фэнтэзи, представляющим собой, упрощенно 
говоря, исторические романы, созданные людьми, не сведущими в истории, а потому работающими со сказочным или псевдофантастическим антуражем вроде средневековых меченосцев, пилотирующих космические 
корабли будущего. Серьезный книгочей затруднится это читать, а вот ребенок — нет.
Кинематограф радует тем же. Произведения советского периода, 
рассчитанные как на взрослую, так и на юную аудиторию (например, «Доживем до понедельника», 1968, С. Ростоцкий, или «Осенний марафон», 
1979, Г. Данелия), поражают глубиной социальной психологии и жизненной философии. При этом они вполне увлекательны и не устарели по сей 
день, т.е. профессионально состоятельны даже по нынешним временам. Но 
современные предпочтения стали иными.
Как и в литературе, преобладает спрос на технический детектив (без 
психологии — одно преследование героями друг друга), боевик, упрощенный мелодраматический сериал. В последнем действуют герои, удивительные по простоте помыслов и не интересующиеся ничем, кроме бранчливых межличностных коллизий. Тенденция имеет мировой характер. 
Голливудская продукция, помимо сказанного, отличается еще и вытеснением драматической составляющей спортивно-цирковым действом. Проще 
сказать, зрительское напряжение создается не сплетением человеческих 
судеб, а применением боевых искусств, погонями и трюками. Само собой 
это ничуть не плохо. Однако удельный вес сугубо физического начала в 
кинопроизведениях отчетливо рассчитан на незрелое восприятие. На тоже 
рассчитаны однообразные вестерны, плоская мистика и так называемая 
фантастика, представляющая собой те же драки и кинопогони, среди участников которых топорно заявлены роботы или пришельцы из космоса, что
75

!§ 
Научные труды
5 
аспирантов и докторантов
Е
о8
является откровенной профанацией жанра. В более земных произведениях эталоном тонкого психологизма считается подчас отображение 
склонности к бисексуализму или людоедству. Излишне говорить, кого это 
будоражит (людей с малым или дефективным жизненным опытом, т.е. детей или психически неустроенных людей).
Инфантилизм львиной доли голливудского кино обоснован экономически. Его продукция отнюдь не создается на века. Напротив, она рассчитана на сменяющиеся поколения, т.е. на неподготовленного зрителя. 
Воспитанный таким путем, он и во взрослом состоянии сохраняет детские 
пристрастия, что объясняет стабильную востребованность вала американского экрана. Отечественное кино этнографически отличается от заокеанского, но воспитание аудитории идет в том же ключе.
Если обратимся к изобразительному искусству, то тоже окажемся в 
затруднении. Гуманизм итальянского Возрождения, героика Эжена Делакруа или утонченность импрессионистов не в ходу. Преобладает скорее условное творчество, не требующее сложного психологического восприятия, 
что является мировой тенденцией. В самом деле, формальное искусство 
начала XX века и современный формализм — разные вещи. Абстрактные 
или супрематичные произведения Василия Кандинского или Казимира 
Малевича носили отчетливый полемический характер по отношению к 
традиционному искусству. Их самоцельное воспроизведение в современных условиях уже лишено этой особенности и представляет собой неприкрытую игру изобразительными средствами, т. е., строго говоря, инфантильное занятие. То же справедливо для бодиарта, опарта, попарта (далее 
по алфавиту) и вообще для массовой культуры, оценки которой сложнее 
самого предмета46.
Современная отечественная эстрада озадачивает еще больше. Располагая в целом хорошими, забавными текстами в духе дачных куплетов, она 
лишена музыкального начала едва ли не нацело. Однотонные распевки, 
частушки, мелодекламации и марши «по-взрослому» именуются поп- 
музыкой или рок-н-роллом, однако по ритмике и музыкальному узору далеки от западных прототипов, словно созданы беспомощно подражающими детьми, завороженными недостижимой англосаксонской музыкой Дж. 
Леннона, П. Мак-Картни, Дж. Уильямса и многих других.
Посетив драматический театр, свежий человек озадачится. На подмостках храма искусств снуют полуодетые, кричащие актеры, по существу, работающие по «системе Марка Твена», у которого в «Приключениях 
Геккльберри Финна» два проходимца аналогичным образом «разводили»

46 
Костина А.В. Диалектика массового и элитарного в современной культуре. Уч. по- 
соб. В 2-х ч. М.: Социум, 2001.

доверчивых провинциалов. Излишне говорить, что подобная эксцентрика 
рассчитана по большей части на несложные, детские эмоции.
Примеры можно продолжить за счет инфантильных спортивных фанатов; по-детски простодушных строителей мошеннических финансовых 
«пирамид»; аналогичных пользователей облагораживающих таблеток, целительных браслетов и волшебных ламп; ваятелей памятников Чижикам- 
Пыжикам; поклонников детского языка и нецензурщины в обиходе; пациентов массового психоанализа (в США), откровенно рассчитанного на беспомощную, детскую психику; солидных воспитанников мультфильмов для 
детей; поклонников фольклорных баек о «белых перчатках», «красных руках» и подобном, что ныне подойдет как визитная карточка иных кинокартин; повальных читателей газет с ежегодно трафаретными новостями и 
кротких зрителей кинофильмов, сплошь состоящих из экранизаций подобной прессы; и т.п.
Если допустить, что облик наших современников в чем-то действительно таков, встает вопрос, чем объяснить глубокую инфантилизацию 
людей в конце XX века. Ее приход тем более странен, что жизнь в нашей 
стране в период 1985-2000 годов была довольно непростой и никак не способствовала детскому прекраснодушию. Чтобы ответить на поставленный 
вопрос, придется окунуться в прошлое.
Такая мера не должна смущать. Всякое событие, всякий исторический процесс состоят из начала (становления), течения и конца. Для понимания процесса они равноправны, причем становление даже кое в чем 
важнее. Между тем, начало и конец события зачастую мимолетны и напрочь теряются в полноводном течении процесса, которое в силу этого обманчивого обстоятельства кажется ключевым для понимания предмета. 
Проще сказать, мгновенное рождение объекта (например, Большой Взрыв, 
положивший начало нашей Вселенной) на деле ничуть не пренебрежимей 
веков его существования (например, 16 миллиардов лет жизни Вселенной). 
Отсюда важность анализа истоков, поскольку течение события нередко состоит из однообразных или превращенных воспроизведений начального 
состояния.
Структура первобытного общества подчинялась этологическому закону Дж. Крука. Его существо состоит в следующем. Характерные схемы 
организации сообществ высших коллективных животных зависели от биопродуктивности среды. Если, например, стадо шимпанзе обитает в тропическом лесу, где много пищи, конкуренция за нее отсутствует, в стаде царит веротерпимость, в том числе в отношениях полов. Как следствие, там 
свободный доступ к самкам имеют все самцы, т. е. царит подобие человеческого промискуитета. При этом детеныши держатся с матерями и от них