Что было. то было. Воспоминания

что было, то было

воспоминания

Москва
ИНФРА-М
2013

в.ф. палий

Палий В.Ф.
Что было, то было. Воспоминания. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 
238 с.

ISBN 978-5-16-006326-3

Представляем откровенный рассказ одного из многих непримечательных 
соотечественников, жившего в трагическом и героическом ХХ веке. Родился 
в семье бухгалтеров и сам всю жизнь посвятил этому делу.
Он пишет о том, что сохранилось в памяти от раннего детства и до 
80-летнего юбилея. О тяжелых и благополучных временах, сменяющих друг 
друга, о радости любви и горести утрат, о грехах и ошибках, обо всем, что 
сопровождает человека в жизни. О своих наблюдениях и впечатлениях.
Правдивые воспоминания очевидца изложены со многими бытовыми 
подробностями, с юмором и самоиронией. Его рассказ о пережитом – частица 
нашей истории, позволяет лучше разглядеть и понять жизнь народа. Известный историк Вадим Кожинов писал: «…история семей способна уловить и 
понять такие аспекты, грани, оттенки истории страны, которые ускользают 
при изучении более "крупных" компонентов общества…»

 ББК 84-4

П14

ISBN 978-5-16-006326-3
© Палий В.Ф., 2013

УДК 82-94
ББК 
84-4
 
П14

Кто не знает истины о своем прошлом,
тот не достоин будущего…
Ив. Стаднюк

Культура человека прямо пропорциональна 
знанию прошлого.
Лев Гумилев
 
После 84-х прожитых лет решил написать эти мемуары для 
своих внуков. Они уже пятое поколение в той родословной, что 
удерживает моя память. Дальше вглубь веков двигаться не могу: 
никакие сведения о том мне не ведомы. Эти воспоминания не 
о карьере, а о жизни семьи, о родственниках, о людях, встреченных на жизненном пути. О любви, ее радостях и печалях, о достижениях и потерях, о грехах, ошибках и разочарованиях. 
О том, что действительно пережил, видел и знаю. Я никогда не 
вел дневников. В документы так же не заглядываю. Пишу только о том, что сохранила моя память.
Люди уже тысячелетия назад научились писать, изображать 
знаками свою речь на материальных предметах, и это создало 
возможность «говорить и воспринимать речь» в течение очень 
долгого времени, буквально – через века. Человека уже давно 
нет на Земле, а мы читаем и «слышим» его слова, он раскрывает нам свои мысли.

Глава 1. Детские годы 
Родители
Родился ваш дедушка, Виталий Федорович, 9 июля 1927 года 
в семье Федора Васильевича Палия и его супруги Ольги Ивановны. Случилось это важнейшее в моей жизни событие в маленьком городке Орехове (ныне Запорожская область Украинской Республики) в сухих Таврических степях, среди зажиточных сел и обустроенных немецких колоний. Городок тот стоит 
на берегу не глубокой степной речки Конки (приток Днепра), 
каждый год полностью пересыхающей жарким летом. Речушка 
текла буквально в огороде ладного кирпичного одноэтажного 
просторного дома моей бабушки С.А. Соляник, в котором я 
появился на свет. Фасадом дом выходил на базарную площадь 
в центре Орехова, напротив церковной ограды большой, но 
единственной в городе церкви. Такое расположение бабушкиного дома делало его местом свершения многих городских событий, как благоприятных, так и трагичных.
Бабушка, в девичестве Попова, родилась в 1885 году в богатой семье, видимо купцов, так как дворян (помещиков) в тех 
краях никогда не бывало. Родители ее умерли рано. Окончила 
только несколько классов городской школы. Но была хорошо 
воспитана, умела вести себя в обществе. Опекуны рады были 
избавиться от живой обузы и рано выдали ее замуж за Ивана 
Романовича Соляника, старшего приказчика в торговом доме. 
По рассказам бабушки торговали мануфактурой (тканями), 
имели связи с Краковом, другими польскими городами, входившими тогда в Российскую империю; Иван Романович ездил 
туда по делам довольно часто. В их семье, в 1901 году, родилась 
девочка, названная Ольгой, моя будущая мама, единственная 
дочь моей бабушки.
Мой дедушка, Иван Романович, родился в селе Калиберда, 
на высоком берегу Днепра, верстах в двадцати пяти от города 
Кременчуга, в старой украинской хате-мазанке. Был преуспевающим человеком: весьма респектабельным, с породистой 
собакой, он изображен на старинной фотографии, хранящейся 
у моей сестры Ларисы. Но умер рано, оставив бабушку молодой 
вдовой с маленьким ребенком на руках. Она так и не вышла 
вторично замуж, хотя, судя по старинным фотографиям, была 
очень красивой в шикарных нарядах и модных шляпках. По 

рассказам, от женихов тоже не было отбоя. Всю оставшуюся 
жизнь она посвятила дочери и внукам.
Средства для жизни извлекала из положения ее дома в городе и своих кулинарных способностей. Как тогда говорили, она 
«держала столовников», готовила обеды (и ужины) для холостых 
городских чиновников. Накрывала на стол два раза в день и 
кормила, как расписано в известной кулинарной книге княгини 
Е. Малаховец. Конечно, после революции этот источник постепенно иссяк.
Маленькая Оля (дома ее звали Лелей) училась в гимназии, 
окончила в 1918 году ее полный курс и дополнительный учительский класс. В 1922 году Ольга Ивановна вышла замуж за 
Федора Васильевича Палия, моего отца. (Палий, украинское 
слово – поджигатель, также называется мантия, надеваемая на 
лиц, постригающихся в православные монахи.) Он родился на 
окраине Орехова в многодетной крестьянской семье: их было 
семь сыновей и одна дочь. По другой версии сыновей было трое. 
Проверить и уточнить сведения пока не удалось. Как звали мою 
бабушку по отцовской линии я так и не знаю. Смутно помню 
эту тихую скромную женщину, она и ее дочь Мария умерли в 
голодном 1933 году. Все братья отца погибли в Первой мировой 
и Гражданской войнах. Он тоже воевал, заслужил три георгиевских креста, но уцелел. Старший брат отца Михаил, будущий 
красный комиссар, до войны держал бричечную мастерскую: 
делали колеса, брички, тачанки, телеги. Отец был подмастерьем, освоил столярное дело, которым потом занимался, когда 
вышел на пенсию. Дед Василий держал ветряную мельницу; 
говорят, что у него было несколько мельниц, но в это трудно 
поверить: семья жила небогато.
Родился мой отец в 1896 году. В 1915 году был призван на воинскую службу, служил в бомбометной команде на Юго-Западном фронте, которым командовал генерал от кавалерии Брусилов. Участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве Юго-Западного фронта. Был ранен, лежал в госпитале в городе 
Чорткове. В 1917 году вступил в партию социалистов-революционеров (эсеров), так как в программе партии была обещана бесплатная передача земли крестьянам. В октябре 1917 года большевики перехватили этот лозунг и победили. Поддержка 
крестьян обеспечила им победу и в Гражданской войне. Успехи 
войск генерала Деникина, адмирала Колчака связаны, в том чис

ле, с временной крестьянской благосклонностью в отдельных 
регионах.
В партийной работе эсеров отец участия не принимал. Воевал в Красной Армии под Бердянском. Внезапный прорыв деникинцев, временно захвативших Бердянск, пленение и ожидание расстрела, от которого избавили красногвардейские отряды, в ту же ночь отбившие город. Пережитый стресс и 
нервное потрясение привели к полному выпадению волос, через 
несколько дней он стал совсем лысым.
В 1920 году вернулся в Орехов, был избран секретарем горсовета, отошел от крестьянского труда и быта, женился и всю 
жизнь прожил городским жителем. Окончил полный курс земской народной школы и потом, по крайней мере, до середины 
30-х годов, занимался самообразованием, был достаточно образованным человеком.
В 20-х годах прошлого века отец организовал в Орехове школу бухгалтеров (частную), видимо сам уже хорошо освоил эту 
профессию. С началом НЭПа (новой экономической политики), государство потребовало от всех частных предпринимателей обеспечить бухгалтерский учет их финансово-хозяйственной деятельности. Школа Федора Палия не только обучала 
теории и практике бухгалтерского учета, но и оказывала предпринимателям услуги по ведению бухгалтерского учета их деятельности. Мама тоже обучалась в школе своего мужа. Она никогда не работала школьным учителем, всю жизнь служила 
бухгалтером и главным бухгалтером на разных предприятиях.
В семье родилось четверо детей. Старшие дети Евгений и 
Галина умерли в возрасте 4–5 лет. Остались мы вдвоем с сестрой 
Ларисой, она родилась через полтора года после меня, и прожили долгую и, надо полагать, не бесполезную жизнь.
Бабушка (ей помогала вся семья) занималась в эти годы разведением и откормом свиней и гусей. Эти быстро растущие животные приносили приличный доход. Из своих детских впечатлений хорошо помню, что уже в холодные дни на веранду или 
в кухню приносили гусей, бабушка с мамой набивали им зобы 
размоченным зерном кукурузы. Эта процедура называлась 
«штопаньем гусей». Делали ее для того, чтобы гуси нагуляли 
больше жира. Он ценился за свои лечебные свойства. Рассказывали, что на моих крестинах случился небольшой конфуз. 
Собрались гости, пили много домашней вишневой настойки. 

Вечером заспиртованные ягоды из бутылок выбросили в мусорный ящик. Гуси поклевали эти вишни и валялись по всему двору, откинув лапы. «Отравились» – подумала бабушка и решила 
хотя бы пух ощипать. Он тогда очень ценился, как наполнитель 
для подушек. На следующий день, к ужасу хозяйки, гуси снова 
ходили по двору. Ощипанные!
Из своего раннего детства я мало что могу вспомнить. Уехали 
из Орехова не позднее середины 1932 года. В памяти сохранился большой двор, наполовину заросший травой, постепенно 
переходящий в заливной луг. Скамья на улице возле ворот перед 
базарной площадью, своеобразный запах спиртного. Способы 
закупорки бутылок были примитивными, не то что теперь, а в 
бабушкином доме арендовал помещение водочный магазин – 
«казенка», распространяя вокруг запах спиртного из плохо закупоренных бутылок. Рядом аптека в большом двухэтажном 
доме, туда мы иногда ходили с мамой заказывать лекарства. 
Помню железнодорожную станцию Орехов, расположенную 
далековато от города. Добирались туда на извозчике. Мне было 
4 года, ехали мы с мамой в Александровск (ныне Запорожье). 
В то время там работал отец.
В поезде меня укачало и стошнило. Остались неприятные впечатления, мне было стыдно, что другие пассажиры все видели. В 
дорогу нам сварили курицу, десяток яиц, положили огурцов, хлеба. Все было не обычным и очень вкусным. Из разговоров я понял, что покупать еду на вокзалах не прилично и не выгодно.
Отец долго в Александровске не задержался, уже в следующем году мы всей семьей переехали жить в большой город 
Днепропетровск. Родители сняли отдельную квартиру в частном 
шестиквартирном доме, в рабочем поселке на улице 6-я Чечелевка. Больше я никогда в Орехове не бывал. После смерти 
мамы, в 60-е годы, отец однажды ездил туда. Что там и как – 
меня не интересовало, да и он не очень рассказывал.
Голодный 1933 год помню смутно, хотя мне было уже 6 лет. 
В городе по карточкам выдавали печеный хлеб, на предприятиях продавали какие-то продукты, можно было ежедневно получить обед. Купили маленькие кастрюльки, скрепленные специальной ручкой в единый блок, отец иногда приносил нам обед. 
До сих пор помнится вкус толстых дрожжевых оладий, политых 
киселем, манных котлеток с жиденьким яблочным повидлом. 
Детская вкусовая память, больше ничего не осталось.

Бабушка 
Бабушка, София Алексеевна, – замечательный человек. Раннее замужество и раннее вдовство не дали ей возможности получить регулярное образование. Окончила несколько классов 
начальной школы. Кроме библии, изданной еще во второй половине ХIХ века, да наших школьных хрестоматий, ничего не 
читала. Но знала современную ей поэзию конца ХIХ века, декламировала стихи, хорошо пела. Любила слушать по радио литературные передачи и «Театр у микрофона», приучила к этому 
и нас, внуков. Библия досталась ей от родителей и сопровождала всю жизнь. Она любила собрать соседок и читала им вслух. Из 
этих чтений и я познавал содержание библейских книг и посланий апостолов. После бабушкиной смерти библия исчезла.
Полагаю, что и дом на базарной площади Орехова достался 
ей от родителей. Горсовет долго судился и, в конце концов, отсудил у бабушки дом по мотивам бесхозяйного плохого поддержания его в надлежащем состоянии и длительного не проведения необходимого капитального ремонта. Еще бы! Дом в таком 
месте мечта любой администрации. И этим все сказано.
Бабушка до самой смерти сохраняла стройную фигуру, была 
удивительно общительной и доброй женщиной, привлекала к 
себе окружающих. Она была знакома почти с половиной 
крестьян близ лежавшего уезда, многие из них, приезжая на городской базар, ночевали на своих возах во дворе доброжелательной Солянички. В Гражданскую войну эта известность спасла 
ей жизнь. В один из набегов «армии» батьки Махно, а его столица располагалась в 35 верстах в городке Гуляйполе, бабушка чемто не понравилась махновцам, расположившимся на отдых в ее 
дворе и в доме. Они решили ее расстрелять и повели в конец 
двора. Это шествие увидел ее бывший знакомый, тоже махновец.
– Що вы хлопци? Та це ж Соляничка, еи тут уси знають. Облыште, хай живэ, – бандиты ее отпустили и больше не придирались. Бабушка называла бандитов «песьиголовцами», видимо 
по аналогии с опричниками царя Ивана Грозного, носившими 
на поясах собачьи головы, как знаки отличия. «Песыголовцы», – говорила бабушка с ударением на первое «ы».
Нестор Махно, идейный анархист, противник всякой государственности и власти, собрал свою «армию» в окрестностях 
своего родного городка Гуляйполя из зажиточных крестьян. Передвигаясь на тачанках, она была весьма мобильной. Ее удар во 

фланг и тыл наступающего Деникина остановил победоносное 
наступление Белой армии на Москву, позволил красным войскам перегруппироваться и отбросить противника. В последующем, налеты и грабежи махновцев были пресечены Красной 
Армией. Его «армия» после Гражданской войны разбежалась и 
исчезла, а сам Н.И. Махно был убит.
Знала бабушка и многих немецких колонистов в округе, была 
знакома с семьей Тиссенов, отдельные члены этой большой 
семьи были крупными капиталистами, владельцами металлургических заводов в районе Рура. 
Дочь ее старшей сестры Ефимии Алексеевны Нина была замужем за сыном Генриха Тиссена, богатого подрядчика. Он 
строил стекольный завод в Константиновке, содовый завод в 
Славянске. В начале XX века Г. Тиссен купил землю в немецкой 
колонии в Клебан-Быке (ныне Донецкая область) и навсегда 
покинул Таврию. В 1937 году был репрессирован и погиб. Вторая бабушкина сестра Ефросиния Алексеевна была замужем за 
врачом Павленко, впоследствии одним из организаторов санитарной службы Красной Армии. Сама Ефросиния Алексеевна 
продолжительное время работала в знаменитой детской колонии Макаренко под Харьковом. Знала она и многих городских 
ремесленников: портных, сапожников, жестянщиков, бондарей, в большинстве своем из еврейских семей. Царское правительство хотело приучить их к земледельческому труду, расселяло на пустующих Таврических землях, давало кредиты, скот 
и другие средства производства. Но они убегали и продолжали 
промышлять привычным ремесленным трудом. Бабушка любила рассказывать о своих наблюдениях быта этих людей. Рассказы часто заканчивались смешными анекдотичными историями, 
что и меня приучило к анекдотам, я не плохо их рассказывал.
Вплоть до начала войны, лет до 13–14 мы с сестрой Ларисой 
были всецело на попечении бабушки. Она воспитывала нас, 
водила в школу (в начальные классы), приходила за нами вечерами, когда мы задерживались в школе на пионерских сходках: 
делали фотомонтажи и стенгазеты, готовились к выступлениям 
на школьных вечерах и утренниках. Проверяла наши дневники, 
помогала готовить домашние задания. Она водила нас в церковь, с ней мы ходили к врачу – доктору Дубинскому. Мы, дети, 
под моральным руководством бабушки, учились хорошо и прилежно. Я стремился учиться на «отлично», оценку «хорошо» 
считал неудачей, Лариса тоже. Дети воспитывались только в 

семье, детских садов не посещали, в пионерских лагерях не отдыхали, несколько раз выезжали на летние месяцы в деревню 
на природу и деревенские «харчи».
Хорошо помню нашу поездку с бабушкой на пароходе по 
Днепру в село Калиберду, к сестре бабушкиного покойного 
мужа Домне Романовне. Это были мои первые детские впечатления от большого путешествия. 
Не очень большой колесный речной пароход показался мне, 
десятилетнему мальчишке, огромным кораблем. Капитан на 
мостике, весь в шевронах, шум парового котла, удары колесных 
лопаток о воду, след парохода на речной волне. Сигнальные 
огни и флажки на встречных судах, бакены, бакенщики в лодках. Тяжелый ход парохода против мощного речного течения, 
ритуал причаливания к немногочисленным пристаням (некоторые с неожиданными и странными названиями, например, 
Мишурин Лог), разговоры пассажиров о разных разностях, случавшихся на реке. Все это и многое другое, виденное впервые, 
поразило меня так, что, несмотря на строгие замечания бабушки, носился по всему пароходу, влезал во все щели. Каюта наша 
была многоместной, и я, утомленный впечатлениями, заснул на 
дощатой полке, рядом с нашей поклажей.
На второй день наш пароход, наконец, дошлепал до пристани Калиберда. В ее названии слышится что-то древнее, татаромонгольское. Сама пристань, плавучий дебаркадер, притулившийся к высокому берегу Днепра. Преодолев довольно трудный 
подъем наверх, мы попали в крупное украинское село с белыми 
хатами, крытыми соломой и очеретом (камышом), где прожили 
около месяца. Калиберда и сейчас стоит на высоком днепровском берегу, а многие прибрежные села исчезли под водой водохранилища.
Вспоминается немногое. Впечатления от посещения пионерского костра в лагере неподалеку; здесь все было в диковинку и 
очень нравилось. Я завидовал ребятам из пионерского лагеря. 
В Днепре было много рыбы, рыбаков в селе – тоже. Почти каждый день приносили свежую рыбу. В раннее солнечное утро 
проснулся я от довольно странных звуков, меня изрядно испугавших. Оказалось, что из таза с водой, стоявшего в центре 
хаты, выпрыгивали еще живые рыбы и с шумом плюхались на 
глиняный пол. Домна Романовна жила одна в этой старой хате, 
чисто побеленной и подметенной. Других родственников не 
было, либо нам о них ничего не рассказывали.